Первое апреля октября

- Скажи ещё, что это я притащил тебя в это чёртово Монте-Вильяно! Не ты ли, с твоей идиотской страстью к путешествиям и никчёмными замашками шикарной дамы, таскаешь меня по всей Южной Америке?! Будто мы так хорошо живём, что можем позволить себе такие поездки. Тебе бы только пускать пыль в глаза своим подружкам, всем этим недоделанным Бетти, Энни, Лиззи...

- Деньги, деньги... Всё только деньги..., - устало выдавливает она.

- Деньги?! Деньги, да! Или ты думаешь, что они падают на меня с неба? Или ты думаешь, что я пашу как вол только затем, чтобы ты могла удовлетворять все свои никчёмные капризы и ни в чём себе не отказывать?

- Я хотела, чтобы ты отдохнул, развеялся... Увидел мир...

Я смеюсь. Смеюсь, задрав голову вверх, лицом туда, где сквозь щели наброшенной на яму дощатой крышки, просвечивает небо. Ещё не стемнело.

- Так я должен сказать тебе спасибо! - восклицаю я иронически, когда до конца высмеиваю всю накопившуюся ненависть. - Вот, - я обвожу руками тесную вонючую темноту, - вот он – мир! Правда, его совсем не видно. И он смердит.

- Это тоже – мир, - отвечает она. - Что делать, если мир не всегда таков, каким мы хотели бы его видеть...

Что будет, когда утром бандиты откроют яму и увидят её труп? Если они убьют меня (что скорей всего), то – без вариантов. А если отпустят? Тогда сбудутся самые безнадёжные мои надежды. Ведь никто никогда не узнает об истинной причине смерти Джилл. А я скажу, что её убили монте-вильянские маки. И буду скорбеть до конца жизни...

- Не возвращайся за мной, - неожиданно просит она.

Даллас, 2006

На будущий год она собирается в Гвиану. На этот раз я не возражаю, не отговариваю. Эта маленькая дикая страна, с её индейцами, партизанами и общей нестабильностью может стать прекрасной могилой для Джилл даже при минимальном моем участии. Может она стать могилой и для меня. Но я уже не смотрю на такую вероятность как на что-то ужасное. Я уже знаю, зачем купил в бразильской лавчонке тот нож.

- Почему — Гвиана? - единственный вопрос, который я задаю.

Она пожимает плечами.

Судьба.

Монте-Вильяно, 2007

Свет больше не пробивается через щели крышки, закрывающей яму, в которой мы сидим. Наверху наступила ночь, мрак поглотил нас. Теперь даже белого пятна на месте лица Джилл я не вижу. Ничего. Если бы не её сдавленное дыхание, можно было бы решить, что она умерла, и я остался здесь один.

А хорошо бы оказаться здесь одному, без этой гадины. Как-будто её никогда и не было рядом.

- Пит, скажи... - она прерывает мои мысли, заставляя вздрогнуть от неожиданности. - Скажи, ты...

Я жду. Я не собираюсь помогать ей выговорить то, что она хочет.

- Скажи, ты... У тебя еще остались хоть какие-нибудь чувства ко мне? Ну, кроме ненависти, конечно.

Я молчу. Что я могу ответить?

Иногда мне становится жаль её. В конце концов, когда-то она была единственным существом на свете, которому я бесконечно доверял, которого безудержно любил, которое...

Когда-то...

Она нащупывает в темноте мое колено.

- Может быть... - шепчет она, - может быть нам... Попробовать... вернуть всё, а?

- Всё сначала?! - не сдерживаюсь я. - Ещё раз?

Кажется, она плачет тихонько, стараясь не всхлипывать, чтобы я не заметил.

- Тебе было так плохо со мной?

Ну точно, плачет – в голосе слёзы.

Только не поддаваться чёртовой жалости! Не раскисать, не впадать в сантименты, не позволить ей увлечь меня в воспоминания о первых двух, счастливых, годах.

- Пит?..

- Ты так боишься, что я оставлю тебя здесь одну?

- О, Господи, да нет же! Если ты... Если ты не... Если ты больше не хочешь быть со мной, то тебе лучше и не возвращаться.

- А ты? - спрашиваю я. Не знаю, зачем. Наверное, чтобы что-нибудь спросить.

Её ладонь слепо тыкается в мою скулу. Дрожащая и влажная (наверное, она утирала ею слезы) ладонь поднимается выше, на щеку, и медленно гладит.

- Небритый, - шепчет она. - Зарос...

Я должен взять её запястье и убрать руку с моей щеки. Я должен сделать это. А потом достать нож. В темноте я, конечно, не найду её печень. Что ж, придется бить наугад, куда попаду. Бить, пока жизнь не прекратится в ней.

По приблизившемуся теплу я понимаю, что она наклонилась ко мне. Волосы щекочут мой подбородок. У неё роскошные волосы, у моей Джилл.

Губы её ложатся на мои губы – медленно, нерешительно и виновато.

- Хочешь меня? - почти неслышным шепотом.

Если сейчас согласиться с тем, что хочу, то следующий вопрос, после секса, будет «Ты меня любишь?».

А ещё возникнет близость, которая не нужна мне сейчас. Если она возникнет, я не смогу убить. Мы просидим в этой вонючей яме до самого утра, обнявшись, лаская друг друга и предаваясь воспоминаниям – тем, милым, смешным и грустным, старым, покрытым пыльцой сентиментальности воспоминаниям, которые так сближают, освежают чувства, и с которыми так больно расставаться, возвращаясь к реальности нынешнего дня. И я не убью её. И утром пойду в Абижу. И принесу деньги. И, если эти головорезы всё-таки нас отпустят, всё возвратится на круги своя, и пройдет ещё бог знает сколько времени, пока я снова не встану у черты...