Первое апреля октября

Наткнувшись на ставшую уже прохладной кость рукояти, пальцы сразу начинают мелко дрожать от возбуждения...

Только не думать, не думать!..

Заставить себя не думать.

Действовать на инстинктах – инстинкты все сделают за меня...

Я выхватываю нож, отвожу руку чуть назад – небольшой замах...

Но печень... Печень справа, а я не могу ударить туда из положения, в котором нахожусь по отношению к Джилл.

Она не сразу понимает, что я там такое достал, чуть прищуривается, пытаясь разглядеть...

Наконец, разглядела.

- Зачем тебе нож? - спрашивает она, приподняв брови.

Не отвечая, делаю шаг к ней и влево. Понимаю, что ударить в нужное место всё равно не получится. Остаётся схватить её за правую руку и потянуть на себя и вправо, поворачивая нужным боком. Одновременно ещё полшага влево, руку с ножом отвожу за бедро.

Она не сопротивляется – не понимает. Её брови поднимаются ещё выше, она удивленно и чуть раздраженно смотрит на меня, как на чокнутого.

Ненавижу этот взгляд, эти брови!

Рука выскальзывает из-за бедра, по дуге снизу-вверх и справа-налево бьет её ножом в бок.

Чуть отклоняюсь, тяну её за руку ещё вправо, чтобы посмотреть, куда я попал. Мне кажется, что промахнулся.

На её рубахе (дорожная, белая, в коричневую звездочку) виден разрез, который на глазах темнеет от проступившей крови...

- Ну что? - спрашивает она. - Опять?

Не отвечая, я падаю на колени, извергая из уже пустого желудка кисло-горькую желчь.

Мне никогда, никогда не убить её!..

Даллас, 2004

«Ненависть ждёт в углу» - пела какая-то из моих тогда любимых групп...

- Куда всё уходит? - произносит Джилл, ковыряя вилкой пережаренный на завтрак омлет.

- Что именно? - неохотно спрашиваю я. Мне не очень хочется разговаривать с ней после вчерашнего.

- Именно – всё, - пожимает она плечами. - Ты, например.

- Я ухожу на работу, - недовольно отвечаю я, отодвигая тарелку с чёрными несъедобными остатками. - Если ты помнишь, я зарабатываю для тебя деньги. И уже опаздываю.

- Да, - кивает она. - Я помню. Ты вернёшься?

- Идиотский вопрос.

- Может быть, нам поехать куда-нибудь? Сменить обстановку?

- Прямо сейчас?

Она усмехается, опускает голову.

- Пит... Ты... Ты ещё любишь меня?

- Всё, - бросаю я от двери. - Я ушёл. Целую.

Я не знаю, куда всё уходит. Я не знаю, куда ухожу я. И куда ушла она, я тоже не знаю.

Ненависть ждет в углу. И если по этим углам не проходить хотя бы иногда с метлой, паутина ненависти затянет весь дом.

Даллас, 2004. Я ещё не ненавижу ее. Я её просто не люблю.

Монте-Вильяно, 2007

- Гауска! - радостно произносит кто-то за моей спиной.

Вздрогнув от неожиданности, поворачиваюсь.

На тропе позади нас, в пяти шагах, стоит невесть откуда взявшийся бронзово-загорелый бородатый мужчина. На нём костюм цвета хаки, длинная чёрная борода, кривые ножны на поясе, у груди ладно пристроился висящий на шее потертый автомат.

- Та гауска беран жоа! - произносит он на чёртовом местном наречии и довольно скалится. Зубы у него белые и ядрёные. А может быть, они кажутся такими на фоне чёрной бороды, усов и загорелого лица. И чёрного потёртого автомата.

- Что за чёрт... - произношу я, морщась от вкуса блевотины во рту.

- О! - восклицает абориген, радуясь, кажется, ещё больше, словно я тепло его поприветствовал. - Американо?

- Си, - киваю я, поднимаясь с колен. - Американский подданный. Хотите проблем?

- Аблас эспаньоль, американо? - вопрошает он.

- Си, - отвечает вместо меня Джилл.

Я поворачиваюсь и удивлённо смотрю на неё.

А она улыбается бородатому. Стоит, кокетливо отставив ногу, изогнувшись, подперев бок рукой и улыбается этому чёрту с автоматом.

А у него на голове берет с зелёной ленточкой.

Нас предупреждали, что не стоит лезть далеко в горы, что можно нарваться на маки - местных революционеров-партизан, противостоящих режиму.

Но как же мы могли не лезть далеко в горы. Ведь мне нужно убить Джилл. Не делать же это на северных склонах, на глазах у целой деревни!

А может быть, сейчас?.. Вдруг этот абориген решит подстрелить нас обоих. Тогда я не успею...

А на тропе, теперь уже впереди, появляется ещё один бородач с автоматом.

- Де беран куар, поске Эстебан? - обращается он к первому.

- Ки, поске Хосе! - радостно показывает тот на нас. - Америкао империалиста.

Джилл, улыбаясь как последняя шлюха, бросает что-то бородачам по-испански.

Тот, что появился вторым, подходит к ней сзади, небрежно берёт ее за ягодицу, бормочет что-то ей на ухо. При этом ствол его автомата упирается ей в спину, под лопатку, и я боюсь, что он нечаянно выстрелит.

А эта стерва не отпрыгивает с визгом, не бьёт его по морде, не матерится! Нет, она стоит и слушает. А по губам её бегает ухмылка.

- Он говорит, - обращается она ко мне через минуту, - что мы должны пойти с ними.

- Должны? - кривлю я губы в усмешке.

- Ты хочешь отказаться от их гостеприимства? - многозначительно произносит она, поднимая брови.

- Я не знал, что ты говоришь по-испански.

Она пожимает плечами.

- Почему ты никогда не говорила мне, что знаешь испанский?

Она снова пожимает плечами и нехотя произносит:

- Сейчас-то какое это имеет значение.