Первое апреля октября

- Чистейшая правда! - подтвердил я радостно и горячо.

Она совсем оттаяла и даже улыбнулась мне.

Но в это время передняя дверь машины, с моей стороны, открылась и я увидел удивлённо-возмущённое лицо таксиста.

- То есть как это? - воскликнул он, откладывая свое вязание. - То есть как это вы не хотите ехать? А ради чего же я, скажите на милость, стою здесь уже битый час? Ваш мальчик сидит у меня в машине. Я и счётчик давно уже включил.

- Да, но... - попытался возразить я.

- Что же это вы, а?! - осуждающе покачал головой таксист.

- Но это не мой мальчик, - возразил я.

- Какой подозрительный тип, - донёсся до меня шёпот женщины, направленный в ухо её спутнику. Тот лишь молча кивнул, но взгляд его, обращенный на меня, сразу стал суше, строже, колючее, неприязненней.

- Ради своего удобства некоторые готовы отказаться даже от ребёнка, - добавила дама уже громко, глядя на меня с презрением.

- Отвезите же нас, домой, - сказал её спутник, обращаясь к таксисту.

- Такси занято, - ответил водитель, даже не оборачиваясь к мужчине. Глаза его были обращены на меня.

- Ещё и лгун! - произнесла женщина. - Ведь говорил, что не хочет ехать.

- Да, - закивал я, - я действительно не хочу...

- То есть хочу, - поправился я, чтобы не обидеть таксиста, - но... мне некуда сейчас ехать... я направляюсь в издательство. Я писатель.

- Мой барабан! - напомнил мне мальчик с заднего сиденья. Кажется, он задремал, но наш разговор разбудил его. - Не забудь барабан!

- Да, конечно, - кивнул я, делая шаг обратно к барабану.

Но я не успел. Потому что женщина, проявляя совсем не женскую прыть, очень быстро обежала машину и уселась на инструмент, прямо на моё, ещё не остывшее, место. Усевшись и оправив платье, она победно взглянула на меня.

- Вам-то что, - пояснила она своё поведение, - вы-то сейчас уедете. А нам ещё битый час сидеть тут и ждать трамвая.

- График, - сказал мальчик, высовываясь в окно такси.

А спутник женщины, выказывая полную с ней солидарность и распрощавшись со своей робостью, почти уверенным шагом обошёл такси и тоже присел на краешек инструмента, рядом с ней.

- Но позвольте, - возразил я. - Я не могу уехать без этой вещи.

- Так не езжайте, - равнодушно пожала плечами дама.

- Не езжайте, - как эхо повторил ее спутник.

- Но вы же прекрасно понимаете, что я должен ехать, - попытался я убедить их, налегая на «должен». - Меня ждёт такси, видите?

С последними словами я повернулся к машине, так, чтобы мое «видите?» было одновременно и обращением к водителю: дескать, вот, посмотрите, не я виноват в том, что вам приходится ждать.

Парочка равнодушно посмотрела на машину, на лицо шофёра, уже начинавшего терять терпение, на барабан, на меня.

- Наверное, следует вызвать полицию, - произнес таксист угрожающе.

- Да, - согласился я. - Будьте любезны, сообщите им по рации.

- У меня нет рации, - ответил водитель, снова принимаясь за вязание. Наверное, он совсем отчаялся уехать сегодня с этого места.

- Как же это у вас нет рации?! - удивилась дама. - То есть, если с пассажиром что-то случится, вы не сможете даже известить кого следует?

- Ужас! - последовал тихий возглас её спутника.

- Да как же можно ездить в нашем такси! - возмутилась женщина. - Что за разгильдяйство! Куда смотрят власти?! Даже в такси гражданин не может чувствовать себя в безопасности!

- У меня есть рация, - пояснил шофёр. - Просто она сломалась.

- А, - вздохнула женщина уже успокоенно.

- Вот видите, - обратилась она ко мне, - у него всё же есть рация, зря вы волновались.

- Совершенно напрасно, - подтвердил её спутник.

Действительно, мне стало намного спокойнее. Я даже почувствовал себя почти уютно на этой неуютной улице. Всё же безопасность жизни значит для простого обывателя, вроде меня, очень много.

Меня подспудно тревожила только одна мысль. Вернее — две. Во-первых, мне надо было ехать. Во-вторых, я не мог уехать без инструмента, а значит, мне следовало как-то выручить мой барабан.

Между тем, эта пара, кажется, совершенно не собиралась идти на мировую. Они поудобнее устроились на инструменте, прижались друг к другу. Дама закурила длинную сигарету, положив голову спутнику на плечо. Он снова, как и ранее, положил свою голову на её прическу.

На их лицах отображалось полное умиротворение, словно иначе как сложившись головами (ну а как ещё выразить? не расписывать же ещё раз, как они клали свои головы: она на плечо спутнику, а тот — сверху на её голову), сидя на чужом барабане посреди ночной сентябрьской улицы, они просто не могли существовать.

Раздался сигнал, который был так резок и неожидан, я бы даже сказал - неуместен посреди этой идиллии, что я подпрыгнул.

Это таксист нажал на клаксон — то ли случайно, то ли желая таким образом поторопить меня.

Как тут же выяснилось, этот резкий сигнал не был случайным. Таксист наклонился к дверце с моей стороны и смотрел на меня нетерпеливо и осуждающе.