Первое апреля октября

- Проводите доктора в палату, - говорю я ему небрежно. - Хлорпромазин, полтора, атропин и аспирин внутривенно... Да, и не давайте ему витамины!.. Он от них волнуется.

Когда санитар уводит доктора, я достаю из внутреннего кармана пиджака мою любимую записную книжечку в кожаном переплете с позолоченными уголками и кнопкой. Отстегнув кнопку, я беру из специального кармашка коротенький карандаш, нахожу чистую страницу и записываю: «Реальность — это такси в безумие».

Перечитав эту фразу несколько раз, полюбовавшись аккуратным красивым почерком, я дописываю чуть ниже: «Безумие — это такси в реальность?».

Потом я вкладываю карандаш обратно в кармашек, защёлкиваю кнопку и прячу записную книжку во внутренний карман пиджака под белым халатом.

Немного ослабив галстук, я несколько минут просто сижу, покачиваясь в удобном кресле и не о чём не думая.

Потом встаю и иду в маленький кабинет, позади большого. Там я открываю шкаф, в котором стоит массивный красный барабан с желтой лентой и галунами (так ли это называется? так и не знаю), и несколько раз размеренно бью по натянутой коже инструмента.

«Буммм!.. Буммм!.. Буммм!..» - ворчит спросонья разбуженный циклоп (Ciclops Vulgaris H.).

В тринадцать двадцать по москве

Пролог

Иван Мессершмидт по прозвищу Партизан, стрелочник вокзала Богаделенск Пассажирский проснулся в зарослях бузины от странного ощущения, что время пошло вспять.

В пьяном угаре ему снился ужасный сон: бледный мальчик в белой пижаме ходил по ночным и пустынным железнодорожным путям и звал его, силясь перекричать нарастающий хор Богаделенских бабушек, которые где-то разгульно-яростно распевались на «Room of Angel» композитора Акиры Ямаоки. Ивану было жутко, он прятался глубже в кусты бузины, рискуя свалиться в овраг, и уходил огородами. А московский поезд на тринадцать двадцать горестно кричал и плакал и звал своего верного стрелочника...

Окончательно проснувшись, он некоторое время пытался сообразить, где же до такой степени ушпалился вчера, но так и не смог определиться: на поминках или на свадьбе. И только случайно обнаружив в кармане телогрейки белое вафельное полотенце, понял, что был таки на похоронах. И даже смутно припомнил гром-бабу со странной кличкой Заначка, произносившую речь в память упокойного.

Выбравшись из зарослей бузины, где всегда спал, будучи в нетрезвом состоянии, Мессершмидт поднялся по откосу, с трудом преодолевая осыпающуюся гальку, и почти бегом направился к разводной стрелке.

1. Вокзал

Люди лежали на рельсах плотно, голова к голове, буквально яблоку негде было упасть. Череда этих голов — чёрных, белокурых, русых, рыжих, крашеных, в завитушках, лысых и усреднённо стриженых — уходила за вокзальный горизонт, как чётки из разносортных арбузов и тыкв.

Это совершенно точно не было сном. Пётр Сергеевич был абсолютно уверен, что всё происходит на самом деле.

Ведь проснулся он ещё в начале девятого. Пил невкусный кофе и следил за раздражённой женой, которая уверенно и молча собирала вещи, чтобы уйти от него навсегда и тем самым испортить ему выходной. Если бы она собирала вещи не молча или хотя бы не так хаотично, что бывало уже не раз, Пётр Сергеевич, возможно, нашёл бы кофе неплохим и не пришёл на вокзал. Но по всему выходило, что в этот раз ему точно грозил бракоразводный процесс.

- Может быть, пообедаем вместе, Нинок? - робко предложил он напоследок. Жену свою Пётр Сергеевич боготворил, ей поклонялся и стряхивал с неё пылинки.

- Нет уж, Бредяев, - холодно ответила стремительно становящаяся бывшей жена. - Иди ты в задницу. И не смей называть меня этим идиотским прозвищем, тысячу раз тебе говорила!

Уже у двери она окончательно добила несостоявшегося мужа:

- Никогда ты не умел быть настоящим мужиком, Бредяев. Подкаблучник!

В последнее время у неё много и часто болели зубы, так что она практически не выходила из кабинета стоматолога и пришлось удалить уже два или три зуба в нижней челюсти. Тем не менее, как видите, она могла ещё очень и очень больно укусить.

Укусив таким образом, бывшего мужа в душу и впрыснув в неё змеиный яд вины, убивающий надёжней любого другого яда, она ушла.

В десять ноль-ноль, поедая вчерашнюю холодную котлету, Пётр Сергеевич понял, что сил больше нет, что свет ему не мил и жить не хочется.

В одиннадцать пятнадцать, за кружкой пива, ему попалось на глаза расписание поездов.

В одиннадцать сорок восемь, уже два раза прочитав расписание от корки до корки, и выпив литр пива, Пётр Сергеевич внезапно понял, что московский поезд, прибывающий в тринадцать двадцать по москве, - это именно то, что ему нужно, чтобы покончить со всем и разом. Он посмотрел на часы. Часы стояли. Последние два-три дня они часто останавливались – пора было менять батарейку. Пётр Сергеевич сверился с будильником, перевёл стрелку часов на правильное время. Часы опять пошли. Кивнув, он лёг вздремнуть.