Первое дело Еремея

— Спускаемся — Настоятель с трудом пролез в отверстие. Да, большой ворог сюда и вовсе не проникнет, не поместится. А непрошеного гостя поменьше можно из арбалета расстрелять сорок раз. Осадно живут. Строжко — при том, что живых разумных здесь нет. Спускаясь следом, Еремей закрыл за собою дверь, но темноты не было — всё вокруг светилось бледным зеленоватым светом. Все — это лестница и круглые гладкие сплошные стены, то ли бронза, то ли дерево. Уж не смертельное ли свечение? Говорят, голубые пустыни до сих пор в таком холодном огне. Холодном, но голубом, а тут все-таки зелёный. Если Настоятель не боится, то и ему бояться нечего, успокоил себя Еремей.

Спуск оказался недолгим. Узкий лаз расширился до размеров вполне приемлемых, бутылочное горлышко вело не в бутылку — в бочку.

Еремей стряхнул с себя песок. Тот упал на пол и заструился к стене, к маленькой дырочке в ней, в которой и исчез. Интересно придумано. Такую дырочку неплохо в любом доме иметь, пыль собирать. И метлы не нужно.

Настоятель тоже привел себя в порядок, поправил меч, постучал сапогом о сапог, чтобы не нести песок дальше.

Вторая дверь побольше, можно пройти, не сгибая шеи. Но сначала её требовалось открыть — покрутить тяжелую круглую ручку. Три оборота. Раздался щелчок, и дверь открылась. Была она толще наружной вдвое, но подалась легко и бесшумно, будто кто-то невидимый помогал.

За дверью оказался длинный коридор, просторный и светлый, но светила уже линия, что шла по сводчатому потолку.

Настоятель прошёл мимо одной двери, мимо другой. Остановился перед третей. В ней вообще не было никакой ручки, и Настоятель её просто толкнул.

За дверью оказался зал, большой, просторный и полный людей. Все они лежали на полу — навзничь, со скрещенными на груди руками. Лежали очень аккуратно, ровными рядами по пятнадцать человек, образуя синий квадрат. Синий — потому что все они были одеты в синие балахоны — мужчины и женщины. Некоторые были изранены, но раны давно зажили, оставив рубцы и увечья.

Еремей вопросительно посмотрел на Настоятеля — может, так здесь положено? Но Настоятель был поражен не меньше Еремея.

— Они живы, — сказал он.

Да, разумеется. Это и по запаху чувствовалось, мертвый человек, даже если он мёртв лишь мгновение, пахнет иначе.

Настоятель подошёл к лежащему с краю, взял за руку. Еремей встал рядом. Кожа бледновата, а так — спящий человек. И следующий — спящий. И ещё дальше.

— Сердце бьется, но медленно. На моих двадцать ударов — один.

Еремей тоже нащупал пульс. Рука была прохладной. Не холодной, нет, но и не тёплой. Пришлось подождать, прежде чем волна пробежала по сосуду. А дыхание? Еремей поднёс к губам лежащего меч. Держал долго, пока на его блестящей поверхности не появилось едва заметное пятнышко влаги.

— Это не сон, спячка, — медленно сказал Настоятель. — Медведи так спят иногда, суслики, хомяки. Похоже, они к этому специально приготовились. Собрались — и уснули. Никаких следов паники.

— Мы можем их разбудить?

— Сначала я попробую наладить ментальный контакт, — Настоятель прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Еремей осматривал зал. Кроме людей, здесь не было ничего и никого — ни мебели, ни циновок, ни окон. Голые стены, две двери — в одну они вошли, другая была в противоположной стене. На потолке светящиеся полосы и вдоль, и поперёк, образовывали крупноячеистую сеть. Света достаточно, чтобы читать и выполнять тонкую работу, такой бы неплохо и у себя завести. Обшивка — дерево, опять же, любопытно. И вообще, как они смогли отрыть такой большой подземный зал?

— Странно, но я не чувствую никаких следов ментальной деятельности, — Настоятель Дормидонт теперь был по-настоящему встревожен.

— Статис-поле? — предположил Еремей.

— Нет. Я ощущаю токи сердца и мозга, но они не несут мысли.

— Разве подобное бывает? — Еремей знал, что даже рыбы и гады мыслят — бедно, примитивно, но мыслят. А уж птицы и звери…

— Очень редко. Если ударит ментальный гром… или василиск заворожит… Тогда сознание окукливается, разрывает связь с Явью… да и с Навью тоже.

— Ментальный гром? Здесь?

— Иной причины я не вижу. Василисков в Мире Красного Песка пока не видели. Да он не для того чарует жертву, василиск, чтобы оставить её лежать нетронутой, — разговаривая, Настоятель переходил от лежавшего к лежавшему, осматривая тела, вновь и вновь пытаясь разглядеть ментальные образы. Но каждая попытка оказывалась безуспешной. — Нет, здесь мы ничего не узнаем. Нужно посмотреть летопись, которую вёл отец Шейкли, — Настоятель показал на лежавшего у его ног однорукого человека. Вероятно, это и был местный священник, отец Шейкли, седовласый, со спокойным, безмятежным лицом. У всех на лице читались спокойствие и безмятежность, будто смотрели они один и тот же приятный сон.

Но снов-то как раз и не было! Если Настоятель не смог проникнуть в них, то ему, Еремею, не стоит и пытаться.

Или стоит?

Но он предчувствовал, что подобное будет напрасной тратой сил. А они, ментальные силы, ох как ещё пригодятся.