Первое Дерево

В одну секунду она окутала весь мир. Она поглотила небо, словно ураган, хотя здесь не было ни ураганов, ни неба. Здесь просто не было ничего. Ураган — это ветры, море; у каждого ветра свое направление; он может быть теплым или холодным. Здесь же не было ни направлений, ни холода, ни тепла — ничего. В этой пустоте не было ни единой зацепки, которая позволила бы ее хоть как-то определить и назвать. Словно черная дыра в межзвездном пространстве, только не было звезд, чтобы определить ее местонахождение. Она заполнила Линден, словно ледяное касание Гиббона, и она была теперь полностью беспомощна перед разверзшейся тьмой, абсолютно беспомощна — ведь отец же выкинул ключ в окно, и у нее нет ни сил, ни дара убеждения, чтобы вырвать его из лап смерти.

Никаких эмоций в ней уже не осталось, кроме боли от огромной потери; ее затягивал недвижный смерч мрака, а со дна воронки навстречу стали подниматься рожденные им образы. Фигура — само воплощение тьмы — приближалась к ней из дальнего далека. Сначала ее очертания расплывались, словно она шла по мерцающему от жара песку пустыни, и разглядеть, кто это, было невозможно. А потом Линден разглядела.

Это был Ковенант.

Он пытался кричать, но у него не было рта. Лицо покрывали глубокие шрамы. В лихорадочно блестевших глазах светилось глубокое отвращение к себе. Страстное желание и страх заставляли его тащиться неровными скачками, как калеку. Но он все приближался, и ему нужно было ее сердце.

Его руки превратились в змей, выраставших из плеч. Они извивались и шипели, готовясь к броску. Из пастей торчали клыки, белые, как кость.

Она попалась. Она понимала, что нужно поднять руки и попытаться защититься, но они безвольно повисли. Они были слишком тяжелы, чтобы их поднять против неизбежности, сверкавшей белыми клыками.

Сделав рывок, Ковенант внезапно вырос прямо перед ней — как воплощение всех ее ошибок, преступлений и Любовей. Его змеи бросились на нее, и она провалилась в еще горший, еще более глубокий мрак. Вместе с Ковенантом.

А потом Линден ощутила, что стиснута в мощном объятии, словно змеи обвили ее и душат. Она забилась, пытаясь вырваться, но ей не удалось. Ее движения были скованы гамаком. Она хотела крикнуть, но не смогла. Каюта была окутана мраком, как разрушенное сознание Ковенанта.

Наконец она пришла в себя настолько, что осознала, что находится в своей каюте и в своем гамаке. И темно было потому, что уже наступила ночь, а не потому, что она провалилась в пропасть мрака. И слабый привкус «глотка алмазов» во рту вовсе не напоминал о смерти.

Каюта почему-то наклонилась как-то боком, словно дом, перекошенный при оползне. Но тут Линден почувствовала, что корабль сильно качает и поэтому гамак висит под углом к стене. Сквозь гранит она ощущала мощную, пронизывающую всю «Звездную Гемму» вибрацию от ударов ветра и волн. Значит, в каюте темно не из-за того, что наступила ночь, а из-за того, что налетел шторм.

Он был не просто сильным, он был ужасающим.

В ее сознании до сих пор копошились змеи. И она не могла освободиться от них. Но внезапно какое-то движение у стола привлекло ее внимание. Приглядевшись, Линден, несмотря на темноту, узнала Кайла. Он сидел на одном из стульев, не сводя с нее глаз. Казалось, никакое предательство с ее стороны не может заставить его отказаться от принятой на себя обязанности опекать ее. И все же в сумраке, окутавшем каюту, он казался ей воплощением правосудия, неумолимо требующего от нее покаяния.

— Я давно… — наконец хрипло прошептала Линден. Пустыня иссушила ее горло и изгнала всякое воспоминание о «глотке алмазов». Она поняла, что лежит так уже довольно долго. — Ядавно в обмороке?

Кайл бесшумно встал.

— День и ночь.

Она тянулась к нему, к этому туманному образу, столь равнодушному и далекому. Но в нем была стабильность, которая помогала ей удержаться на грани сознания и не соскользнуть в кишащую змеями тьму.

— А Ковенант?

Он неопределенно пожал плечами:

— Состояние юр-Лорда не изменилось.

С тем же успехом он мог бы сказать: «Ты потерпела неудачу. Даже если именно этого и добивалась».

С большим трудом Линден выбралась из гамака — не хотелось лежать перед харучаем, как жертва, обреченная на заклание. Он поспешил ей помочь, но она отстранила его руку, сама спустилась по лесенке на пол и, наконец, оказалась с харучаем лицом к лицу.

— Конечно же, именно этого я и добивалась. — Образы, возникшие после ее попытки проникнуть в сознание Ковенанта, все еще роились в ее мозгу, сбивая ее и заставляя говорить совсем не то, что она хочет. — Ты обвиняешь меня?

Но лицо Кайла, теперь видимое четче, совершенно не изменилось:

— Это твои слова. Ни один из харучаев такого не говорил.

— Вам и не нужно говорить. — Она чувствовала, будто в ней что-то сломалось. — У вас это и так на лицах написано.

И вновь Кайл лишь пожал плечами: