Первое королевство. Британия во времена короля Артура

Из всех раннесредневековых королей, получивших imperium, Этельберт — единственный, кто получил этот статус не в сражении, победив короля-конкурента. Ни «Англосаксонская хроника», ни Беда, получавший сведения от своих «коллег», кентских священнослужителей, не упоминают ни о каких победах — да и вообще ни о каких сражениях Этельберта. Поскольку основой власти раннесредневековых королей было их военное могущество, этот факт требует объяснений. Не исключено, что это просто аберрация, связанная с характером источников: древних кентских летописей не сохранилось, а память о сражениях Этельберта могла со временем потускнеть. Однако можно предложить два других объяснения. Первое состоит в том, что традиционный статус Кента как первого англосаксонского королевства, династия которого восходила к Хенгесту, придавал его властителям некий мистический ореол, позволявший им претендовать на главенство. Второе заключается в том, что благодаря давним связям с Галлией, а затем с франкскими королями[744] кентские правители унаследовали отчасти политический или, по крайней мере, моральный авторитет старой империи. Тот факт, что франкские властители могли распространять свою верховную власть на противоположный берег Ла-Манша, не вызывает сомнений и подтверждается континентальными источниками[745], как и то, что (насколько можно судить) эти притязания никогда не реализовывались с помощью военной силы, по крайней мере до 1066 года. Главенство Кента среди англосаксонских королевств признавали последовательно западные саксы (как можно заключить из молчания «Англосаксонской хроники» после 584 года); Нортумбрия (по крайней мере, временно) — ее король Эдвин взял в жены Этельбург, дочь Этельберта и сестру правившего в то время короля Эадбальда; Восточная Англия (ее король Редвальд был крещен при дворе Этельберта)[746]; восточные саксы (их король Себерт был сыном сестры Этельберта Рикулы и также официально обратился в христианство в Кенте); и, возможно, если верить Беде, даже короли Мерсии[747].

Помимо взаимодействия с римскими миссионерами в 597 году, нам мало что известно о деяниях Этельберта как верховного короля. Центрами власти кентских королей были как минимум три места: Кентербери, где располагался древний римский театр, хорошо подходивший для собраний, Лиминг, где во время недавних раскопок был обнаружен большой «медовый зал», и Рочестер, где располагалась одна из первых епископских кафедр. Скорее всего, в какой-то момент у Этельберта были резиденции во всех шести лейтах королевства. Как именно и когда король перемещался между ними, неизвестно, как неясны и подробности его отношений с подчиненными королями. Если Редвальд и Себерт крестились при его дворе, то они должны были приехать к нему (что само по себе было актом подчинения), привезти дары и выказать свое почтение, принести клятвы перед гезитами обоих королевств и обменяться с Этельбертом заложниками знатного (если не королевского) рода в знак долгосрочных добрых отношений. Они должны были являться со своими дружинами по призыву верховного короля и идти с ним на битву. Поскольку Этельберт, похоже, войн не вел, военные аспекты его союзов нам неизвестны. В его своде законов — самом древнем из сохранившихся английских уложений — не говорится об отношениях с королями-данниками, хотя существование этого кодекса само по себе свидетельствует о масштабах его королевских прерогатив.

Сведения о Нортумбрии позволяют точнее понять сущность ранней англосаксонской imperium. Беда рассказывает, что во время правления короля Эдвина, пятого в списке верховных королей южных королевств, его mund — королевская власть, даровавшая мир и защиту его народу, — была такова, что мать с новорожденным младенцем могла передвигаться по всему острову без всякого для себя вреда. Во времена Беды ходила также легенда, что король Эдвин приказал повесить на кольях бронзовые чаши там, где близ дорог били источники пресной воды. Путники могли утолить жажду и при этом задуматься о богоподобной власти своего верховного правителя. Никто не осмеливался унести эти чаши или использовать не по назначению — такой страх и такую любовь вызывал у своих подданных король. Кроме того, как писал Беда, даже «в дни мира, когда он объезжал города, поместья и области со своими приближенными, перед ним всегда следовал знаменосец», словно перед императором[748].