Действительно, с учетом визитов Германа в Британию в конце 420-х и в 430-х годах, первое консульство Аэция (432 год, когда казалось, что Рим сможет вернуть себе Галлию) — вполне подходящий момент для того, чтобы просить о помощи. Впервые с 410 года Британия могла надеяться на военную помощь империи в борьбе с набегами с севера и востока, как это не раз бывало в прошлом[251]
. В 420-х годах бриттские дипломаты еще пересекали Ла-Манш, — о чем свидетельствует обращение епископов из Британии к своим галльским «коллегам». Однако в данном случае надежда на помощь оказалась напрасной. Если гражданские и военные власти Равенны, подобно церковным властям в Риме, имели какие-то планы по возвращению Британии, им это сделать не удалось.Альтернативный вариант решения проблем, вставших перед бывшей провинцией, — размещение на острове федератов для защиты — был опробован еще в IV веке. Саксы славились как умелые и бесстрашные моряки и пираты, услуги которых можно было купить. Однако сомнительно, чтобы саксонских федератов наняли для защиты Британии от пиктов и ирландцев, орудовавших на севере. Гарнизоны, еще стоявшие в фортах Адрианова вала или за ним, имели позиционное преимущество и больший опыт участия в подобных операциях; археологические данные из Бердосвальда указывают на то, что по крайней мере часть гарнизонов сохраняла боеспособность. Кроме того, Гильда утверждает, что к тому времени, когда совет «надменного тирана» пригласил отряд саксов, прибывших на трех «киулах», угроза на севере была устранена. Скорее угрозу представляли пираты (включая самих саксов), приплывавшие через Ла-Манш и Северное море с побережий от Ютландии до Бретани. В Житии Германа говорится, что он якобы защитил бриттов от пиктов и саксов. Римские власти, надо полагать, стремились, насколько возможно, сделать Ла-Манш безопасным для торговли и путешествий.
Сидоний Аполлинарий, галльский дипломат и поэт второй половины V века, наследие которого включает в себя также множество писем, писал своему другу, командиру военного корабля, адмиралу Наматию:
В течение нескольких часов разговора о тебе я достоверно от [вестника] узнал, что вы подали сигнал флоту о выступлении и что ты, то как матрос, то как солдат, блуждаешь по извилистым берегам Океана против изогнутых саксонских миопаронов[252]
, на которых скольких бы ты ни насчитал гребцов, всех их считай главарями морских разбойников: все они приказывают, подчиняются, учат и учатся разбою. Из-за этого я теперь и убеждаю тебя всеми силами всячески беречься. Этот враг из всех врагов самый свирепый. Нападает он неожиданно, ускользает, коль ждешь его; ты наготове, он не готовится, беспечных поражает; проследит, коль преследует, коль бежит, убегает. К тому же кораблекрушения его изощряют, а не страшат[253][254].История о том, что для защиты южных и восточных берегов Британии от морских нападений была заключена некая сделка, которая впоследствии сорвалась из-за жадности, недоверия или недопонимания с обеих сторон, кажется вполне правдоподобной. Позднее, в эпоху викингов, такие соглашения заключались неоднократно и практически всегда заканчивались крахом. Поручить вору поймать другого вора — рискованная стратегия; это стратегия отчаявшейся, беспомощной элиты. Однако подобная практика широко применялась в римских военных подразделениях. Саксонских моряков вполне могли нанять, как обычно нанимали военные отряды «варваров» в поздней империи — с соблюдением всех формальностей, с установленным размером выплат и содержания[255]
.Гильда был религиозным проповедником, консервативным и пристрастным. Его источники кажутся крайне сомнительными, поскольку для самого Гильды события, которые он излагает в апокалиптической риторике Ветхого Завета, были сравнительно отдаленными (и по времени, и по месту). Хронология у Гильды гуляет туда-сюда, конкретных деталей практически нет. Тем не менее — и в расчете на то, что археологические свидетельства это когда-нибудь подтвердят, — по его рассказу можно реконструировать некоторые политические реалии.