Первое правило диверсанта

— От кого сведения? — переспросил он. — Дай-ка часики, которые ты нашел.

Я вытащил из кармана часы на цепочке и протянул их Монаху. Он улыбнулся и отрицательно помотал головой.

— Прочти еще раз дарственную надпись и посмотри на фотографию. Вот от нее-то и узнали. Конечно, она сильно изменилась со времени, когда был сделан снимок. А кто она такая и кем тебе приходилась, сам вспоминай.

Сказав это, он поднялся со скамьи и добавил:

— Пойду Андрюху сменю. Фляжку тебе оставляю, только не переусердствуй. Завтра тяжелый день, утром короткие сборы, завтрак — и выходим. Понимаю, много всего сразу на тебя свалилось. Посиди, подумай.

И он вышел из подвала.

Вот так и прошел наш обстоятельный разговор. Прояснилось многое, но еще больше оставалось за бортом понимания. Такое сразу не переваришь.

Через минут пятнадцать появился насквозь промокший и злой Андрей. Бросив на меня недружелюбный взгляд, он, что-то бурча себе под нос, прошел в соседнюю комнату, откуда вскоре послышался его могучий храп.

Я просидел за столом в одиночестве около часа. В голове усиливался шум, не помогал и спирт. Пора на боковую. Взяв со стола фотографию, напоследок вгляделся в знакомые-незнакомые лица, убрал ее в карман к часам и проследовал в том же направлении, что и Андрей. Добрался до постели и завалился на свободную раскладушку.

Уснуть не получилось, ворочался и думал, думал, думал.

И все впустую, и все ни о чем.

Монах и Андрей поочередно сменяли друг друга, раздражая меня своими копошениями и бубнением.

Только под самое утро навалилась муторная полудрема, вымотавшая меня еще больше, чем бессонница.

Глава 15

Монах грубо растолкал меня. Слабо соображая, я подскочил на скрипучей раскладушке, пытаясь нащупать на полу автомат, а заодно понять, где нахожусь. Затем вспомнил, и вся тяжесть вчерашнего дня, со всеми его дикими откровениями и признаниями, обрушилась на меня с новой силой. Словно срезанная на корню трава, рухнул обратно на постель, выдавив при этом приглушенный вымученный стон убежденного грешника.

— Я предупреждал вчера — не переусердствуй, — сказал Монах. Я не нашел, что ему ответить.

Голова трещала от похмелья и копошащихся, не вмещающихся в ней мыслей. Что приносило большую муку, трудно сказать, так же как я не мог точно определить, что сильнее допекает: физическое или душевное недомогание. Все настолько переплелось, что даже разбираться в этом не хотелось.

— Вставай, егерь! — привычным командирским тоном приказал Монах. — Ровно один час, и ни минутой больше, на прием пищи, чистку оружия и сборы. Мы и без того задержались.

По вбитой за годы обучения привычке к беспрекословному подчинению старшему по званию я тут же вскочил на ноги. Вытянулся по струнке и с готовностью выкрикнул:

— Есть!

— Вольно, служивый, садись за стол, завтракать пора.

Он вышел из комнаты отдыха. Наспех приведя в порядок одежду и разгладив отекшее лицо я поспешил за ним. Все-таки военная дисциплина лучшее средство от беспокойных и потому ненужных мыслей. Сейчас предстояла серьезная мужская работа, и места для жалости к себе там не оставалось. Я невольно улыбнулся.

Монах всегда был грубоват и неповоротлив, когда дело доходило до проявления эмоций, но сухарем таки не был. Я уже упоминал, что между нами сложились почти родственные связи. А из того, что мне стало известно вчера, понятно почему. Он нашел меня, и я приходился ему кем-то вроде крестника. И поэтому обиделся его по-хозяйски грубоватому подходу, когда он с места в карьер, не дав мне очухаться, обозначил дальнейший пункт нашего, теперь совместного предприятия. Но теперь я понял, эта его бесчувственность была по большей части показной, чтобы дать мне понять, что жизнь не остановилась, и мне в ней найдется место и не в ряду безвольных зрителей, а среди действующих персонажей.

Должен признаться, это отличная терапия.

— Садись за стол, — сказал Монах. — Заправляйся как следует. Как говорится — чем бог послал.

Бог, как обычно, не сильно расщедрился. На столе стояла глубокая миска с вяленым барсучьим мясом. Половина большой маисовой лепешки и чай из зверобоя прошлогоднего сбора. Единственным приятным дополнением к утреннему меню были свежие ростки одуванчика, в изобилии вылезшие на открытых участках земли за время начавшегося дождя.

— А Андрюха перекусил уже? — спросил я, с трудом разжевывая жесткое, волокнистое мясо.

— Он три часа назад вышел, с собой взял.

— На крыше караулит?

— Да нет, прогуляться вышел, тут недалеко, должен подойти с минуты на минуту.

Я не стал выпытывать подробности вылазки Андрея, зная наперед, что если Монах не сказал сразу, будет молчать до тех пор, пока не сочтет нужным со мной поделиться. Вместо этого ограничился пространным, совершенно пустым вопросом, тоже не ожидая какого-то определенного ответа.

— Какие соображения?

Он пожал плечами.

— А какие могут быть соображения? Все по плану. Дорогу до «комитета» помнишь хорошо?

— Более или менее, — не очень уверенно ответил я.

— Ну-ка, давай вкратце на словах. — Он отхлебнул из кружки, поморщился и выжидающе уставился на меня.