Первое «Воспитание чувств»

Оставались, следовательно, одни только общие места, неисчерпаемый источник всех мужских бесед, точка схождения, где едва отличимы друг от друга самый крупный гений и неотесанный мужлан, а именно: вино, хорошая еда и девочки, но, кроме однообразия тем, Жюля неизменно удивляло, сколь мало развратны распутники, тесен желудок лакомок и прижимисты расточители. Встречал он и искателей амурных приключений — своего рода профессиональных соблазнителей, в чьей душе каждый месяц разгоралось серьезное чувство, не говоря уже о дотлевающих остатках прежних, что чадили еще довольно долго; так вот, всякая новая возлюбленная неизменно превосходила предыдущую душою, сердцем, красотой, поэтичностью и т. п., а когда за нею следовала другая, он высмеивал все, отнесенное ранее на счет первой… И так до бесконечности. Однажды, когда подобный субъект зачитывал вслух письмо, доверенное почте его новым «ангелом», Жюль позволил себе бестактность рассмеяться вслух, позабавленный одной узнанной им фразой: он ее читал у Жорж Санд. Тотчас последовала негодующая отповедь.

— Вы недостойны понимать это! — воскликнул чувствительный малый, уже в сорок третий раз испытывавший прилив любовного вдохновения. — Уходите! Вы делаете мне больно! Вы черствы сердцем, и я уже раскаиваюсь в своей откровенности!

На улице ему повстречались трое молодых людей, спешивших на то, что сами называли «оргией».

— Идем с нами! — пригласили они. — Мы собираемся знатно отужинать, за все уплачено вперед, включая дам, каковые прибудут к десерту, и зеркала, если мы их расколотим.

— Спасибо, — мотнул головой Жюль. — Как-нибудь в другой раз.

— Ну конечно, — усмехнулись они. — В женщине ты ценишь лишь силуэт, а в бутылке — пробку!

И пошли дальше, говоря друг другу: «Чтобы отказаться от такого предложения, нужно либо метить в святые, либо не иметь мужской силы». Почти как тот чувствительный субъект с несколькими десятками страстей: «Вот существо, лишенное благородства, — он не способен взглянуть на любовь с ее прекрасной стороны, для него материя — всё! Какими же пороками наделила его природа?»

Неделю спустя Жюль вновь столкнулся с троицей сотрапезников, еще не оправившихся от последствий пирушки; поговорили об искусстве пышной трапезы — тут память о прочитанном подсказала Жюлю такие колоссальные прожекты, столь грандиозные описания, что все трое в один голос вскричали:

— Ах, какой же вы, в сущности, пройдоха, что за прожженный малый! Вот вы на что способны! Вот в ком скрывается кладезь истинного беспутства!

В тот же вечер к нему зашел давешний влюбленный. Жюль счел за благо повести хвалебные речи о начальных днях любовной связи, о переполняющей сердце радости первых взглядов, о том, как перехватывает дух от несказанного счастья, когда только-только ступаешь на эту некрутую тропку и все течение жизни становится мягко, сладостно; о том…

— Ба! — прервал его приятель. — Вот уж не подозревал у вас этакого платонизма. Вы же знаете Полину, ту особу, что оказалась у меня на содержании три недели назад? Ее супруг отбыл в путешествие, и она приходит ко мне каждый день часа на четыре, не говоря уж о ночах. Она у меня прошла суровую школу. Вы не поверите, теперь это тигрица! Стоит посмотреть! Мы срываем цветы удовольствия, пока в силах, и дарим их столько, что готовы подохнуть, если это продлится еще. Ну, что скажете? Разве я не прав?

Жюль подумал о вечной вздорной переменчивости всех этих людей, каждый из которых жил обычной жизнью своего круга, в то время как он сам, напротив, тщательно блюдущий прямизну и последовательность существования, снова и снова оказывался не в ладу с миром и собственным сердцем. Отсюда он вывел следующую аксиому: именно непоследовательность есть наиглавнейшее следствие чего бы то ни было; тот, кто сегодня не ведет себя бессмысленно, показался бы нелепым вчера и будет выглядеть таковым завтра.

Впрочем, его чувства были еще менее внятны, нежели мысли, вкусы либо убеждения, поскольку отыскать кого-то, кто чувствует мир и природу так же, как вы, может статься, не легче, чем оригинала, одинаково с вами представляющего способы сервировать стол или подбирать лошадей для выезда.