Первокурсница

– Кого это я всех целую? – возмутилась я.

– Американцев целовала? Целовала. Генку целовала? А меня почему не хочешь? – капризно проговорил Борис. Я засмеялась:

– Тебя не могу, Горохов.

– Почему это?

– Потому что ты мне как брат, – сказала я, укрывая его до подбородка. – Хоть и старший, а дурной.

– Вот так всегда, – проворчал тот из-под одеяла. – Делаешь людям добро. И никакой благодарности.

– Тебя Катерина за всех отблагодарила и за всех поцеловала.

Бориса передернуло:

– Не вспоминай. А то кошмар приснится. Еле спровадил ее, никак не хотела уходить. Представляешь, она пыталась затащить меня к себе домой!

– Ты устоял? – засмеялась я. – Может быть, зря? Она бы тебе показала, что такое настоящий ураган любви!

– Скорее смерч, – проворчал тот. – В таком торнадо еще никто не выживал. Ладно, иди к своему Генке. А то уснет, а я буду виноват.

Мы с Генычем гоняли чай до семи утра. Сидели за столом напротив друг друга, границ не нарушали. О том, что происходило в комнате до Борькиного появления, помалкивали. Оно и к лучшему, думала я. Если он такой романтик, то стремительный натиск ни к чему. Еще спугну! Лучше пусть зерно, зароненное сейчас, прорастает себе потихонечку. Я дождусь, пока мое зернышко даст росток, и тогда буду всячески культивировать его, удобрять и поливать.

В половине восьмого я стала собираться домой, надеясь, что автобусы уже вышли на свои маршруты. Геныч вызвался проводить меня до первого этажа – до остановки ему было, конечно, не доковылять. Мы еще долго стояли возле подъезда, и я мучилась раздирающими меня противоречивыми чувствами – можно ли его поцеловать на прощанье или, наоборот, не надо. Я читала, что неудовлетворенное желание оставляет больший след, чем сладостные воспоминания. После мучительных колебаний я выбрала неудовлетворенное желание, с трудом отказалась от поцелуя и ограничилась лишь многозначительным рукопожатием, прошептав:

– До встречи.

По его взгляду я поняла, что дело практически в шляпе.

Он мой.

Глава 22

Вечером первого числа я засела за экзаменационный материал, чтобы не терять времени. Мне хотелось сдать все и вовремя, чтобы ничто не помешало поехать в санаторий после сессии и завершить там успешно начатое предприятие. Несколько дней я зубрила, практически не вставая из-за стола, пока мама с Сергеем Павловичем не известили меня, что я на три недели остаюсь одна. Они получили отпуск и едут на турбазу кататься на лыжах и отдыхать от городской суеты.

Шестого утром влюбленные отбыли. Мы с Лаки остались одни. В каком-то хозяйственном порыве я вымыла посуду после завтрака, смахнула пыль и даже пропылесосила палас. На этом мой запал кончился. И, как я поняла, надолго. Во всяком случае, до возвращения мамы я уже точно ни к чему не прикоснусь. Выполнив всю хозяйственную программу за полчаса, я съездила в институт и легко сдала последний зачет. Не зря сидела над конспектами столько времени. Теперь можно было передохнуть. До первого экзамена оставалась целая неделя.

Меня ожидал спокойный вечер без тетрадок, учебников и маминых нравоучений. Не успела я удобно расположиться перед телевизором, как зазвонил домашний телефон.

– Да! – нетерпеливо крикнула я в трубку, приглушая звук телевизора. Наверняка мама хочет поинтересоваться, как я прожила одна целых полдня.

– Тюлькина, – заскулила в трубку Янка. – Скорей приходи!

– Зачем еще? – недовольно спросила я. Ну вот, скоротала вечерок у телевизора! На улице выла вьюга, и мне как-то не хотелось выбираться из теплого уютного дома.

– Очень надо… Увидишь зачем…

– Да ну тебя, Ян! Я после зачета, устала. Выходи лучше в скайп.

В ответ Лисименко захлюпала носом.

– Что случилось? – насторожилась я.

– Он скотина такая… Сволочь…

– Кто «он»? Витек, что ли?

– Да-а-а, – провыла Янка.

– Ладно, сейчас приду, – со вздохом пообещала я.

Я с сожалением выключила телевизор, собралась и побрела к подруге. У Янки проблемы, наверняка Витек ее бросил, да еще интернет отключили, и мне придется сидеть там целый вечер и вытирать ей сопли. Дружба, конечно, понятие круглосуточное, но иногда это так напрягает!

Войдя в квартиру, я буквально приросла к порогу. Янкина правая рука была пристегнута металлическим наручником к дверной ручке ванной комнаты. А левой рукой подруга терла красный распухший нос. На полу в коридоре валялась деревянная швабра и опрокинутая табуретка.

– Кино и немцы! – потрясенно выдохнула я. – Чего это здесь было?

– Да все этот урод, – сообщила Янка, прерывисто дыша. – Дай хоть табуретку, уже целый час стою. На полу-то не посидишь, руку больно. Ручка, зараза, высоко.

Я подняла табуретку. Янка со стоном опустилась на нее.

– Он тебя шваброй бил? Или табуреткой? – спросила я.

– Шваброй я телефон к себе двигала, чтоб тебе позвонить. Мобильник-то в комнате остался. А табуретку пыталась ногой пододвинуть, а она грохнулась.

– Да тут не мне надо звонить, а в службу спасения. Как ты вообще умудрилась сюда пристегнуться?