Первопроходцы

Как было принято со времен стародавних среди промышленных людей, сняв шапку и поклонившись товарищам, в черед, по кругу стали говорить все желавшие высказаться, другие терпеливо слушали их. Ничего нового и умного сказано не было. Все были уверены, что бессоновские промышленные с оставшимися у них анкудиновскими беглецами и люди Пенды где-то так же удачно промышляли, а к этому времени, скорей всего, загрузились костью и подались в обратную сторону. Надо их догонять, а не искать.

– Им шубки, нам облупки! – поддакивал Герасим каждому выступавшему.

Те, что были осторожней, считали, что до ледостава уже трудно дойти до Колымы: разве только при явной удаче. Не желая зимовать в тундре и среди мертвых камней, предлагали загрузиться костью и вернуться на здешние богатые промыслы, а весной по незамерзающему морю идти в обратную сторону до льдов и с первыми разводьями на Колыму.

До начала следующих промыслов оставалось больше трех месяцев. Голода в этих местах не боялись. По соображениям Федота, чем сидеть в зимовье и разбирать пустопорожние распри, стоило погулять по морю, поискать разметанные кочи и помирить спорщиков. Решившись на сборы, заметно повеселели даже противники похода за костью. Запас юколы и утятины был. Промышленные добыли сивуча, испекли мясо, наполнили все бочки водой, на двух кочах вышли из залива, обогнули мыс и подняли паруса. На удачу, ветер был попутным до вечера, когда солнце стало приседать за горы. Едва оно спряталось, пустив стрелы по морю, парус заполоскал, по волне пошла рябь – из падей задуло.

Суда вошли в залив и встали на якоря, пережидая посветлевшую ночь без звезд. Где-то фыркали сивучи, с пушечным грохотом бил хвостом по воде расшалившийся кит. «Доброе начало – полдела!» – переговаривались мореходы. Суда продвигались к северу медленней, чем были уносимы оттуда. Люди стали узнавать места, где приняли последний бой с чукчами, и поняли, что прошли мимо залива, в котором были разметаны бурей. Но возвращаться к Анадырю никто не желал – корга была рядом. Ее нашли. К радости ватаги заморная кость лежала в тех же кучах, как ее оставили. Темнели прошлогодние кострища с припасом брошенного плавника.

– Значит, промыслы на Анадыре хороши! – утешали спутники Федота, опасливо щурившего стылые глаза.

На этот раз были приняты все меры предосторожности. Люди с оружием обошли окрестности. По сырой пружинящей под ногами тундре, болотистым кочарникам и каменистым сопкам подкрались к селению из пяти больших землянок. Жилье было укреплено изнутри и снаружи плавником и китовыми костями. Опасаясь хитростей, промышленные и казаки осмотрели землянки. Они были оставлены не позже весны: зола в очагах вымокла, кожи подернулись плесенью. Неизвестно, надолго ли, но обжитое чукчами место было покинуто.

В засадных местах ватажные выставили караулы, и началась веселая работа. Заморная кость самого дорогого цвета лежала в песке и галечнике во много слоев. Люди рыли ямы в пояс и снова натыкались на старые кости, свозили их на кочи. Возвращение наметили на Семенов день, потом перенесли на Рождество Богородицы. Пропал гнус, к утру лужи покрывались льдом, появились забереги, застывала вода в лодках. Но днями над желтой тундрой висело желтое нежаркое солнце, голубая волна залива ласково гладила отмель, а на морской берег даже в тихую погоду накатывались хмурые валы прибоя. Федот поторапливал, пытался вразумить хотя бы своеуженников. Его не слушали, ругали, что он, приказчик и хозяин, свое получил, а им, особенно покрученникам, достанется только треть от ими же добытого. И случилось то, чего передовщик опасался. Задул ветер с моря, и залив в одну ночь, так забило льдом, что просечься сквозь него не было надежды.

– Как в мышеловке! – выругался Попов. Ближе к берегу на приливной волне колыхались мелкие лепешки, скребли обшивку кочей. Глядя на них, он приказал: – Выноси кость обратно. Будем вытягиваться на сухое.

– Может, на льдину? – виновато предложил Анкудинов. – Вдруг вынесет ветрами?

– А ниче, перезимуем! – посмеивался Емеля. В огненном шаре длинных пышных волос и бороды белозубо розовело обветренное, нечернеющее лицо.

– Девки говорят, кит выбросился, еще шевелится, – махнул рукой в полуденную сторону. Обуянные страстями промышленные и казаки, увидев лед до самого моря, наконец, поняли, в какой беде оказались. Кит давал надежду на уготованную помощь свыше.

Женщины с удобством устроились в чукотских землянках. Они жили дружно, собирали плавник, поддерживали огонь, каждый день ходили по берегу, собирали в полосе отлива морскую капусту, черные раковины моллюсков, рыбу. Тунгуска тоже родила младенца, трое были явно на сносях и с беззаботной радостью ожидали родов. Это никого из их мужей ни пугало, ни настораживало, но и большой радости у них не было.

– Если чукчи вернутся – за жилье придется драться! – оглянулся в сторону селения Осташка Кудрин. – Зарвались! Что не остановил? – упрекнул приказчика.

– То не вразумлял? – сплюнул под ноги Федот.

– Бес попутал! Не устояли! – покаянно признался Тимоха Мисин. – Мы – ладно! Своеуженники-то чего?