Первопроходцы

— От большой любви к нам! — усмехнулся старший Стадухин. — Ну, и куда теперь? — спросил с кривой усмешкой в седеющей бороде. Золотившиеся когда-то усы как-то незаметно вылиняли в один цвет с ней. — На Гижигу или Пенжину? Может быть, на Погычу?

— Лишь бы не в обратную сторону! — ответил Тарх, поглядывая на ясное солнце и непонятно чему радуясь.

— Бог выведет по грехам! — буркнул Калинка. — Кому что на роду написано — то и сбудется!

— Мое сбылось! — холодно скалясь, сквозь зубы процедил Михей. — Хоть бы вам выйти на Лену! — взглянул на брата. — Мне-то уже разве только на правеж к Господу!

— Великому мужу и честь велика! — с претерпеваемой болью в лице вздохнул Калинка, задрал полу кожаной рубахи, обнажив повязку из листьев. Она была напитана гноем и сукровицей.

А возле устья речки все выше поднимался столб дыма. Ламуты весело плясали возле горящего зимовья и победно потрясали оружием.

— Не глумитесь! — укорил говоривших Тарх. — Силком нас никто не гнал. Сами судьбу выбирали.

— Бог рассудит! — мотнул бородой Михей и приказал крепить парус.

Отмель, прикрывавшую вход в устье реки, удалось обойти на веслах при отливе. За ней ветер дул порывами, морщиня пологие спины волн узкими полосами. Парус мотало и полоскало, пришлось его спустить. Опять на веслах гребцы повели судно в виду сопок. На другие сутки обошли мыс.

— Ни воды, ни еды! — пожаловался брату Тарх. — Женки жуют кожу.

— Высматривай речку! — бесстрастно ответил Михей.

Так, останавливаясь, чтобы набрать воды, наловить рыбы, накопать корней, они неспешно плыли в неведомый край. Чаще всего дули гнилые ветры с востока: сырые с дождями и туманами. Раненые умирали, их предавали земле, на видном месте ставили кресты, которыми отмечали путь от самой Пенжины.

— Красота-то какая! — отвлекаясь от мрачных мыслей, указал на берег Тарх. — На наши родные места похоже.

Михей обернулся, неприязненно щурясь, проворчал:

— Ничего хорошего по эту сторону Камня нет. Глазу остановиться не на чем… Там Ангара, Индигирка, Колыма. А тут… — Шевельнул губами в бороде, будто хотел сплюнуть, но не решился рассердить водяного.

Ветер гнал волну с юго-запада. Скручиваясь белой трубой, она неслась вдоль высокого, ровного, покатого берега из песка и окатыша. На нем густо, без обычных криков, сидели чайки. По мокрой полосе бегали трясогузки, собирая выброшенные морем корма. Вода в бочке кончилась, одежда гребцов и женщин отсырела. А на берегу валялось много плавника. По верхней кромке мотались на ветру зеленая трава и кустарник. Впереди показался долгий мыс, похожий на вытянутую по воде в море журавлиную шею и голову с длинным острым клювом. В этом месте к берегу выходил хребет сопочника и заканчивался округлой горой вроде туловища птицы. За ним тянулась вдаль цепь безлесого отрога и уходила к едва видневшимся с моря снежным вершинам.

— За мысом должна быть речка! — указал Михей. — Он прикроет от волн, надо только подналечь на весла, чтобы не пронесло.

Коч обошел мелководье. За мысом глазу открылись зелень травы и высокий ивняк, низко спускавшийся к воде. Здесь не хлестал берег обычный пенистый бурун. По команде кормщика гребцы изо всех сил налегли на весла, но коч продвигался медленно, потому что ватажка уменьшилась наполовину и оставшимся в живых не хватало сил. К тому же тяжелый плоскодонный коч стал опасно раскачиваться, подставившись бортом к волне, его сносило за мыс, и вскоре стало ясно, что к устью речки не выгрести.

— Может, на берег выбросимся? — спросил брата Тарх. — А что? Не так уж и высока волна. Удержимся. Плавника много, подложим поката, вытянем за полосу прибоя. Он нам и поможет, попинывая в корму.

Старший Стадухин нахмурился предложение брата было опасным. Но надрывно пищали младенцы на руках оголодавших женок, обиженно грызли их иссохшие груди.

— Выброситься можно, только хватит ли сил потом столкнуться на воду?.. Хотя… Отлив.

— Сильно пить хочется! — зароптали спутники, глядя на заворачивавшиеся волны, бегущие по ровному, укатанному прибоем берегу.

— Господи, благослови! — пробормотал Михей, разворачивая нос судна к суше.