Первопроходцы

По заведенному порядку первыми поднимались женщины. Михей проснулся рядом с Ариной, раньше ее, чувствуя себя отдохнувшим. Они не посмели уединиться, но провели ночь обнявшись. Старшему Стадухину хватило и того, чтобы ощутить, как душа и тело напитываются живым теплом, счастливым покоем и тихой радостью обыденной жизни. С удивлением он отметил про себя, что ничего не видит и не чувствует дальше стен. Слышал, как в ночи ворочался с боку на бок, вздыхал Герасим, сонно жалел его, покаянно понимал, что если вчера был один мучим вопросом, как жить, то теперь все домочадцы боятся следующего дня и утра, хоть не просыпайся! Зевая, сползла с нар Нефедкина молодуха, бросила растопку в печь, поворошила выстывшие угли, пузырями надувая щеки, раздула огонь. Душисто запахло вспыхнувшей берестой. Она тихо вышла в сени, затем на улицу. По тесовому полу потек запах студеного осеннего утра: выстывшей земли и льда. Устыдившись долгого лежания, Арина вздохнула раз, другой и отлепилась от Михея.

— Что венчанного-то не приласкала? — с грубоватой принужденной насмешкой упрекнул ее Герасим.

Голос его был бодрым, хотя наверняка всю ночь не сомкнул глаз от дум. Зевая, откликнулся с нар Нефед:

— А чтобы ты не слышал!

— Я бы уши заткнул! Михейка, после двенадцати-то лет, вдруг бы помер под боком у венчанной жены!

— Живой! — отозвался старший.

Арина встала на лавку, заглянула на печь, с молчаливой благодарностью потрепала разметавшиеся волосы Герасима, плотней укрыла спавшего сына под его боком. Наступивший день перестал пугать мерещившимися страхами. После многих лет одиночества Михей восчувствовал полузабытое чувство крепости дома и силы семьи.

Тихо и счастливо он прожил в посаде до тех пор, когда окреп лед на реке и был проложен санный путь. На службы его не звали, жалованья не платили. Письменный голова не мог найти его в прежних списках гарнизона, отшучивался, что старшего Стадухина похоронили при прежних воеводах, в его выбылый оклад приверстали другого. О том, что воевода Пушкин отправлял Михея десятником, тоже не было записей. По всей письменной волоките выходило, что старому казаку надо либо ехать в Москву просить у царя должность, либо записываться в гулящие люди.

Вечерами в доме Стадухиных много думали и говорили, как жить дальше? Сообща решили, что попутно с Москвой Михей съездит на отчину, все вызнает и если можно всей семьей вернуться, то будет проситься на Русь. Тарх с Нефедкой наймут в свои оклады вольных людей, все приедут в родовую деревню, к могилам предков, выкупят отцовский дом и заживут по старине, как деды и прадеды. Вернуться можно было только всем родом, не иначе: как корявое, скрученное дерево на краю тундры сотнями корешков держится за ледяную землю, так здешние Стадухины уже срослись с ней многими связями, разодрать и разделить которые невозможно.

Из Жиган вернулся сын боярский Андрей Булыгин, сдал дела, недолго погулял, обоз с казенными мехами и костью под его началом отправился к Руси трудным, но коротким полуночным путем, нахоженным мангазейскими промышленными и казаками: по Вилюю на Туруханский острог и Тобольский город.

Вернулся Михей много раньше, чем его ждали. Уезжал в кафтане обшитом соболями, в собольей шапке и поддевке, приехал в сукне и волчьей шубе, но с атаманской булавой за кушаком, с мешком подарков для родни и оттаявшими глазами. Все бывшие при остроге пинежцы и сослуживцы не смогли втиснуться в стадухинский дом. Любители дармового угощения вскоре схлынули, остались любопытные до новостей. Они носились от Стадухиных в кабак, где скромно, без размаха, гуляли вернувшиеся из поездки.

— Рты вам в Москве позашивали, что ли? — возмущались, слушая их краткие ответы.

— Говорить не о чем! — опуская глаза, пожимал плечами Михей. — На Руси были поветрия и великий мор. Иные деревни целиком вымерли, другие поредели наполовину. А нынче смута: народ говорит — Бог наказал за то, что попы спорят, как креститься, в какую сторону вкруг алтаря ходить, каким крестам молиться, какие им шапки носить. Царь издал указ о жестком сыске беглых. Соловецкий монастырь заперся от него и патриарха Никона, молится по-старому. Народ власти противится, и не только народ, даже семьи боярского чина. Непокорных бьют, в монастыри и тюрьмы запирают, сжигают целыми деревнями. Иные сами себя жгут, запершись в церквях. Все всеми недовольны, против всех злы и ждут конца света, который, говорят, по числу Зверя — одна тысяча шестьсот шестьдесят шестой от Рождества Христова. Пять лет осталось, поглядим, что будет. Нам, сибирцам, того не понять, как молились, так и молимся.

За зиму, которую Михей провел в разъездах, Герасим высмотрел казачку якутского вида и жил с ней невенчанный. Он предпочитал всем подвигам благополучие, уют и покой души. Оглядывая подновленный дом, Михей так остро чувствовал его желание сохранить семью хотя бы такой, какая есть, что в горле у него першило, а на глазах наворачивались слезы.

— Ты у нас самый правильный! — хвалил младшего.