Первые

Можно утвердительно сказать, что и при настоящем ее положении Родина эта нуждается еще более в женщинах-врачах, чем во врачах вообще, хотя количество даже этих врачей несоразмерно мало в сравнении с настоящей в них потребностью. Исторические судьбы России налагают на русскую женщину особые и высокие обязанности, при исполнении которых она уже заявила столько самопожертвования, столько способности к честному и стойкому труду, что было бы неразумно, было бы грешно (не говорю уже — ставить ей преграды на указанном выше пути) не способствовать ей всеми мерами к осуществлению ее призвания.

Поверьте, за вас в этом вопросе все честное на Руси, все любящее свою Родину, все желающее ей блага…»

Надя вспоминает детство, сельцо Панино, покосившиеся избенки, заросший пруд, и ей становится и грустно, и радостно. Да, она достигла, она сумела. И она верит в то, о чем когда-то записала в своем дневнике:

«Я — первая, но не последняя! За мною придут тысячи!»

Так будет. Женщина станет свободной и равной в обществе.

Суслова думает о тех днях, когда они собирались с друзьями у Утина, у Лаврова… Многих уже нет в живых. Поредела их гвардия, но не погибло дело. Надя тоже принадлежала к тайному революционному обществу «Земля и воля». И хотя общество разгромлено, оно возродится в других революционных организациях. Надя знает, в Женеве собирается группа. Здесь сейчас снова вспыхнули бурные студенческие волнения.

Суслова входит в комнату, где лежит студент Медико-хирургической академии. Он спит. Совсем еще молодой. На верхней губе едва пробивается светлый пушок.

Когда его принесли товарищи, он был без сознания. Видимо, от большой потери крови. Надя перевязала ему рану, привела в чувство.

Она смотрит на больного, и в ее серых глазах загораются жесткие искорки. Конечно, она вы́ходит юношу и сумеет спрятать его от полиции. Но сколько еще предстоит битв…

И так же упорно, как она шла к своей цели, она готова бороться за народную власть. Даже если за это придется отдать жизнь!

ГЛАВА XXII

С маленьким чемоданчиком в руке Анюта вышла с Восточного вокзала.

Ее оглушил шум парижских улиц, грохот тележек, крики разносчиков, стук лошадиных подков, веселый говор и смех идущих людей. Где-то шарманка выводила старинную мелодию. Чистильщики сапог, стекольщики, трубочисты нараспев предлагали свои услуги. Ловко лавируя в толпе, бежали мальчишки-газетчики, звонко выкрикивая последние новости. Цветочницы протягивали букеты осенних цветов.

В магазинах, на лотках высились горы овощей, зелени, фруктов. Рыба плескалась в садках. В корзинках, вперемежку с еловыми ветками, лежали огромные крабы, устрицы, улитки.

Прямо на тротуарах, под полосатыми тентами, расположились кафе, закусочные с веселыми названиями: «Тушеный кролик», «Встреча друзей», «Свидание кучеров». Тут же свободно бегали дети.

Как все это было не похоже ни на сонный Гейдельберг, ни на Петербург. Здесь все было живее, солнечнее. И яркие костюмы женщин, и какая-то веселая непринужденность, и улыбки.

Анюта была одна в этом огромном городе. Но он не пугал. Он вселял бодрость и радость жизни.

Найти комнату и работу! Да, обязательно работу. Хотя отец присылает ей деньги, но кто знает, как будет, если вдруг обнаружится ее побег из Гейдельберга. И потом — она хочет и должна стать самостоятельной! И быть ближе к рабочим, самой сделаться частицей рабочего класса.

И вот Анюта сняла недорогую комнату в районе Пюто. Но с работой получилось не так просто.

На первой же фабрике ее спросили:

— А что вы умеете делать?

Анюта растерялась. Еще никто не задавал ей такого вопроса. В самом деле, что она умеет?

— Может быть, работать на ткацких станках? Или в красильном цехе?

Анюта отрицательно покачала головой.

— Тогда принять не можем. Вас слишком долго обучать.

Анюта пошла на другие фабрики, в швейные мастерские. И везде ее спрашивали одно и то же: где она работала, есть ли рекомендации. Ученики не нужны были.

«Вот и работать негде. Ничего-то я не умею в свои двадцать шесть лет. Только проживать, что сделано другими», — думала Анюта. Но она не хотела сдаваться. Надо еще поискать!

Вечером, идя по улице, она увидела вывеску: «Клуб типографских рабочих» — и вместе с другими зашла. Небольшой зал был уже полон. Анюта остановилась в нерешительности недалеко от двери.

— Иди сюда. Здесь есть место, — позвала ее какая-то девушка.

— Откуда ты? Я тебя раньше не видела на наших собраниях.

— Я из России.

— Ого! Это где медведи по улицам ходят?

— Есть и медведи. Настоящие в лесах. А есть люди как медведи. И как волки. Не все, конечно.

— А зачем ты к нам приехала?

— Посмотреть, как вы живете.

— Думаешь, у нас нет волков? Еще сколько. Вот, например, наш хозяин фабрики. Ты где работаешь?

— Я еще не работаю.

— Устроиться трудно. Мы тебе поможем. Жаклар, Виктор!

К ним подходит высокий молодой человек. Узкое лицо, небольшой, несколько женственный рот, круглая черная бородка. Вся фигура подтянута и изящна.

— Эта девушка из России, — говорит соседка Анюты. — Ей нужно устроиться на работу.