Первые дни империи

Ее сок течет по щекам его. Груша совсем спела. Зрелость, ее он пробует. И погружается. Язык юркнул в ее задний проход, как ящерица в свою нору. Они прощаются ночью. Ночью они расстались. Она вышла в пустынном месте и пошла по нему. Ночь, темно и она. Просто идет во тьму. Вреж уезжает вправо. Ловит свое такси. Дни, но не все из жизни. Просто безумно все, нет ничего вкуснее, въехал в единый город. Если отойти от него, никого просто нет, ничего, я б сказал. Раньше стояли деревни, были еще города. Были, с чего я взял. В поле стоит девятиэтажный дом, ничего больше нет, мама зовет ребенка, кто-то курит в окне, сохнет еще белье, что висит на веревках. Дом улетает прочь. Все, что в дороге видел. Памятник еще танку, был он на въезде в город, города только не было, надпись его была. Везла на машине женщина. Остановив машину, она приподняла платье и раздвинула ноги. Она обнажила полные красивые ноги, по центру которых находилась теплица, тонкое покрытие, прячущее дивный цветок. Цветок испускал аромат, призывая пчелку. Пчела гудела, ища выход из улья. Он припал к тому, что увидел, к тому, что не видел уже, женщина равнодушно сидела, после чего закурила. Она только немного раздвигала ноги, чтобы мужчина мог полнее обожать ее. Она знала, что тело спадет, но относилась спокойно к тому, как продавец, знающий, что завтра привезут новый товар.

– А что я могу поделать? Кто-то говорит, что я животное, потому что я женщина, что я спокойно отношусь к смерти, так как не вижу ее и живу так, как и делаю лужу – под себя. Куда мне до мужчины, ссущего впереди себя. Но я еще раз повторяю мысль автора: я спокойна как продавец, знающий, что завтра будет еще товар. Или в холодильнике мяса полно еще. Кончится это – принесу новое. Будете еще брать?

Она отодвигает полоску, позволяя мужчине зайти слишком далеко.

– Да, кстати про струю, если говорить про золотой дождь, то женщина должна стоять напротив и должна стоять на коленях, этого требует физиология мужчины, неправда ли. Так вот, физиология женщины в свою очередь требует, чтобы мужчина лежал под ней. -При этих словах она присела на голову мужчины, замерев от ощущения того, как язык Варужана заскользил по ней.

– Все-таки это сладко. Я знаю, что он метафизик, что он часто испытывает отвращение от тела, это говорит только об одном: что он может так очаровываться им, как никто другой. Он может броситься на колени перед шикарными ножками, вылизать их при всех, удовлетворить женщину на глазах у публики (ну, кто-то там ждет трамвай, кто-то идет с ребенком, кто-то знакомится с кем-то, мужчина лет сорока пьет квас и так далее), а он делает женщине хорошо, он возносит ее своим членом. Прыжки с шестом, вот что такое мужчина и женщина, ей нужен шест, чтобы взять высоту, у нее его нет, для того и мужчина, трахающий ее. Боже, какая я пошлая. Слышали бы меня. Ты там закончил, нет? Долижи мне очко, скоро идти в детсад, забирая ребенка. Я думаю, болезни от секса как выход, выход из колеса, без них человек крутился бы без конца в колесе чувственности, они тормозят его, если он сам не может. Человек должен на полюсах жить, на одном конце он сгорит, на другом он замерзнет. Нельзя постоянно трахаться. Нельзя постоянно быть говном. Написал гениальную музыку – выеби гениально женщину. То же самое и к нам относится. Я читала у Аксенова правильную мысль, что в Европе женщина может говорить: я отымела мужчину. У нас так не принято. Ничего, густой струей мочи я пою своего мужчину, прижимая его губы к своей пизде. Все-таки вполне очевидно, что губы и язык созданы для половых органов, поставьте их рядом друг с другом, сразу видно, чего хочет женщина (упругий член строго в рот), а у мужчины есть выбор, это как акция: берешь одни губы, получаешь другие в подарок, только невидимые пока. Так вот, я отливаю в мужчину, вожу его головой по своим бедрам, потому что протекло, потому что не слушается мамочку, сукин сын, машина со всего маху ударяется в женщину, женщина – в мясо, с ее "сейчас забегу сюда, потом", с ее месячными, с мужчинами в голове, небольшая куча мясо: отсюда могла родить, сюда ее целовали, мобильник, расческа, сумочка. Ах да, ее больше нет. Но вдруг мобильник звонит. Застыли кругом живые. Любимая музыка. Возьми, дорогая, трубку. Вокруг нее тишина. Возьми. Она не берет. Возьми – она тишина. Прозрачные белые трусики становятся красными на глазах. Женщина окончательно расходится с жизнью, оформляет развод. Поделили квартиру. Ее тело начинает сжиматься, заворачиваться в себя, оно сворачивается словно лист бумаги. Становится совсем маленьким. Мы все изумленно смотрим. Вдруг раздается смех. Пробегающий мимо мальчишка пинает новый комок, он отлетает в сторону, к мусору, как и сам, мы спокойно расходимся. С облегчением мы. Только пробегающий мимо пес останавливается и начинает лизать асфальт. Глаза его так грустны, из них возникают слезы. Слезы падают на асфальт, значит их тоже слизывает. Кровь и слезы становятся одним у него в животе, а значит и в нем самом.