Первые шаги

Федулов собирался немедленно подыскать жилье и место для слесарной мастерской, где-нибудь в районе постоялых дворов: это облегчит связь с Родионовкой и в будущем — с другими селами. Денег, переданных ему Трифоновым, хватит, чтобы приобрести небольшую избенку о собственность, что сразу поставит его в разряд людей, не вызывающих подозрения у полиции. Им будет легче встречаться.

— К тебе часто ходить нельзя, — говорил Антоныч, — за тобой следят. Ко мне же можешь запросто зайти, замок какой занести в починку, ведро, да и вообще я должен зарекомендовать себя в глазах полиции самым благонадежным хозяйчиком мастерской, буду «зашибать деньгу», а иногда и пьяненьким пройдусь.

Оба рассмеялись.

— Мне, пожалуй, и в села можно будет со своим инструментом летом выезжать, — сказал Федулов, прощаясь.

— Купите домик — заходите ко мне, я вам купчую составлю, — приглашал Трифонов, провожая «клиента» мимо хозяйки.

3

Саманная изба, которую купил «мастеровой Семен Катков», не была еще достроена, и Федулов неделю трудился, переделывая ее по своему вкусу. По плану бывшего хозяина избу следовало разделить на две части — комнату и кухню, — но Антоныч отделывал еще и третью — мастерскую, с выходом на улицу, переделав окно на дверь. Мастерская узенькой дверцей соединялась с жилой комнатой. Второй выход из кухни шел через сенки во двор.

Закончив работу, Федулов с довольным видом прошелся по своему дому. Настоящая конспиративная квартира — с двумя выходами! Из дворика можно через забор выпрыгнуть на зады, где кучками лепятся мазанки, образуя неожиданные закоулки, а дальше — русское кладбище и мельницы. Степная улица, куда выходил фасад избы, была крайней в городе.

Обзаведясь скромной мебелью и необходимой посудой, Федулов на куске фанеры написал: «Слесарная мастерская С. Г. Каткова» и водрузил вывеску над дверью, выходящей на улицу. Можно было приступать к работе.

Приятели возчики уже все перебывали у него. Они не жалели советов слесарю, — шутка ли, на новом месте жизнь устроить!

— Теперь дело за хозяйкой, и все у тебя, Семен Гурьич, пойдет ладом, — дружески убеждал Митрофан Саввич. — Работы хватит.

И действительно, с первого же дня натащили разного старья полную мастерскую.

Заглянул и страж порядка — городовой, круглолицый мордвин, с растрепанными усами и багровым носом. Антоныч поднес ему чарочку, и дружеские отношения были установлены.

— Запасливый ты хозяин, Семен Гурьич, — крякнув, одобрил незваный гость.

— Нашему брату без рюмки не прожить, — ответил Федулов.

Через недельку зашел с замком Трифонов.

— Знаешь, Гурьич, — говорил он, из осторожности называя Федулова по новому отчеству, — до чего же хорошая молодежь, и как интересуются всем! Мы больше беседуем, чем читаем.

— Смотри, осторожней, — предупредил его Антоныч, — чтобы нотариус не услышал. Он как, из благонадежных?

— Пока что заядлый октябрист. Только он дома редко бывает, у пристава за пулькой до утра просиживает. А мать Вали не интересуется нашими разговорами, чуть ли не с закатом солнца укладывается спать, — ответил Дмитрий. — Она довольна, что дочке не скучно дома.

— Мне все жениться советуют, — смеясь сообщил Антоныч. — Квартира для конспирации хороша, хозяйку подыскать бы неплохо, только не в жены, а своего человека. Но такую нужно еще искать да подготавливать…

Он тяжело вздохнул. На миг защемило сердце — вспомнил о своей «хозяйке». Обещали товарищи послать жене деньги, а вот как наладить переписку?

Поправляя замки, ведра, кастрюли, а иногда и охотничью двустволку, Антоныч присматривался к людям, вел осторожные разговоры с подходящими о разных неполадках в жизни. Иногда заходил в трактир Ачкаса при постоялом дворе. Там нередко сидели мужички из окрестных деревень. Мирно беседуя за кружкой пива, Антоныч расспрашивал про жизнь в селах, к слову рассказывал о крестьянских бунтах в России.

Привезенные прокламации они с Дмитрием тщательно изучили, приготовили копии, но пока не спешили с распространением. Надо дать в надежные руки.

Как-то в мастерскую вместе с Романовым зашел Виктор Осоков. Недельная отсидка в полиции и перенесенные там побои резко изменили парня. Про царя и манифест он пел из озорства, но издевательства озлобили его, заставили по-новому понять слова песни и все окружающее. Возчики из артели Романова рассказали ему про своего попутчика слесаря, и Виктору захотелось самому послушать его рассказы.

— Слышь, Семен Гурьич, Витька-то наш все никак не забудет, что ему в кутузке по зубам набили за песню про царя, — заговорил Митрофан Саввич, когда они, поздоровавшись с хозяином, уселись на скамейке.

— Расскажи ему, как рабочих расстреляли за то, что они с просьбой к царю пошли. Помнишь, нам говорил? Перестанет за зуботычины гневаться.

Парень сидел молча, но из-под черного чуба внимательно смотрел на слесаря. Антоныч тоже незаметно наблюдал за ним. На слова Романова он ответил после длинной паузы: