Читаем Первые слова. О предисловиях Ф. М. Достоевского полностью

Мы разобрали только динамику нарратива, наблюдаемую в первых двух абзацах объемистого введения (одного из самых длинных во всем наследии Достоевского) [88]. Поскольку оно одновременно называется «Глава первая», неудивительно, что в нем весьма подробно описывается Степан Трофимович, которого мы при первом прочтении должны считать (как позднее выясняется, необоснованно) центральным персонажем произведения. На самом деле многое во введении мы не можем понять, не просмотрев весь текст. Мы должны прочитать введение вторично для того, чтобы приобщиться к содержащимся в нем богатствам и понять, каким образом оно при первом прочтении незаметно готовило нас к правильной оценке парадоксального рассказчика-хроникера Достоевского. Такая ретроспекция, по-видимому, требуется от нас при чтении любого предисловия Достоевского.

«Вместо введения» чем дальше, тем больше превращается в «Главу первую», сообщая нам важную информацию справочного характера, на которой основывается основное повествование. Со второй по девятую подглавы введения включительно рассказчик разъясняет нынешние жизненные обстоятельства Степана Трофимовича и сообщает подробную биографическую информацию о нем – он двадцать лет жил на положении «приживальщика» в Скворешниках, поместье Варвары Петровны Ставрогиной. За эти два десятилетия он виделся со своим сыном только дважды. Он дважды был женат. После того как его вторая жена умерла, Варвара Петровна пригласила его стать воспитателем ее сына[89]. Он также сыграл роль воспитателя и наставника для многих других молодых людей в губернском городе, как женщин, так и мужчин, включая, конечно, и нашего рассказчика, Антона Лаврентьевича. Так в самом начале романа возникает тема учительства и наставничества. Тема разочарованного ученика и заблуждающегося наставника повторяется в случае двух учеников Степана – Николая Ставрогина и Петра Верховенского. Каждому из этих так называемых вождей предстоит сверзиться с пьедестала, на который его водрузили другие. Таким образом, по ходу действия разочаровывается не только Антон Лаврентьевич, но и Петр Верховенский, а также Шатов и Кириллов относительно Николая Ставрогина, а еще пять политических заговорщиков – относительно Петра Верховенского. Любой главный, второстепенный или третьестепенный персонаж, который не разочарован к концу романа, либо мертв, либо попал в тюрьму, либо скрывается от следственной комиссии, созданной для расследования заговора[90].

Остальная часть главы первой посвящена описанию трагикомических перипетий взаимоотношений Степана Трофимовича с Варварой Петровной, их путешествий, их собственных разочарований (друг в друге и в том, как их принимают в городском светском обществе) и их отсталости. «Подводящий итог» нарративный режим (по определению Владив) дает нам понять, что Степан Трофимович – довольно забавный представитель 1840-х годов, который выглядит достаточно безвредным, пока на сцену не выходят его ученики: «Тогда было время особенное; наступило что-то новое, очень уж непохожее на прежнюю тишину, и что-то очень уж странное, но везде ощущаемое, даже в Скворешниках. Доходили разные слухи» [Достоевский 1974а: 20]. После этой ремарки вводный нарратив переходит от анекдота и сцены скандала к более зловещим предметам. Таким образом, она предвещает короткие месяцы, в течение которых разворачивается отвратительная и безумная интрига, выдаваемая за революцию.

Рассказчику известно, что именно произошло, когда он описывает этот переломный момент в жизни губернского города, но он утаивает информацию, чтобы создать интригу, подобно романисту:

Доходили разные слухи. Факты были вообще известны более или менее, но очевидно было, что кроме фактов явились и какие-то сопровождавшие их идеи, и, главное, в чрезмерном количестве. А это-то и смущало: никак невозможно было примениться и в точности узнать, что именно означали эти идеи? [Достоевский 1974а: 20] (курсив везде мой. – Л. Б.)[91].

Затем романист и одновременно рассказчик-хроникер выводит на сцену различных людей из окружения Степана Трофимовича, учеников, которые некогда собирались вокруг него, чтобы дискутировать о либеральных идеях. Большинство из них попадают в руки его сына Петра Верховенского. Он страшно злоупотребляет их доверием. Поэтому их появление во введении является целиком и полностью условным сюжетным ходом. Глава первая/«Вместо введения» завершается разглагольствованиями таинственного Шатова (персонаж, которого убивает Петр Верховенский) на две близкие Достоевскому темы – о почвенничестве и славянофильстве, которые хроникер высмеивает. Таким образом, во введении подведены итоги двадцати лет идеологической эволюции, от 1840-х годов до «нынешнего» момента.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги

Жизнь Пушкина
Жизнь Пушкина

Георгий Чулков — известный поэт и прозаик, литературный и театральный критик, издатель русского классического наследия, мемуарист — долгое время принадлежал к числу несправедливо забытых и почти вычеркнутых из литературной истории писателей предреволюционной России. Параллельно с декабристской темой в деятельности Чулкова развиваются серьезные пушкиноведческие интересы, реализуемые в десятках статей, публикаций, рецензий, посвященных Пушкину. Книгу «Жизнь Пушкина», приуроченную к столетию со дня гибели поэта, критика встретила далеко не восторженно, отмечая ее методологическое несовершенство, но тем не менее она сыграла важную роль и оказалась весьма полезной для дальнейшего развития отечественного пушкиноведения.Вступительная статья и комментарии доктора филологических наук М.В. МихайловойТекст печатается по изданию: Новый мир. 1936. № 5, 6, 8—12

Виктор Владимирович Кунин , Георгий Иванович Чулков

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Литературоведение / Проза / Историческая проза / Образование и наука