Первые строки

Л. СМЫСЛОВ, научный сотрудник Челябинской плодоовощной станции

ЛЕСА СМОЛЕНСКИЕ

Лесное озеро-малютку ветер никогда не горбатил волной. Тихие воды лежали зеркалом. Днем в них кудрявились березы, ночью, соря звездами, бездонно плыл Млечный Путь.

На берегу озера, у ключа, где каждый год собирались незабудки, стоял потемневший от времени домишко, приземистый, пузатый, в одно окно, с крутой, высокой крышей, покрытой темно-зеленым мхом. В этой избушке «на курьих ножках» доживал жизнь Иван Андреевич Шур. Здесь он родился и вырос. Та поросль, что встречала первый восход вместе с ним, сейчас закрывала небо. Долго и тихо жил лесник. Ни военные вихри, ни голод, ни тяжкая нужда не заглядывали сюда. Только в смутное время перед революцией, когда трещал русский фронт, светились в этих глухих местах артельные костры солдат-дезертиров.

Сорок первый год всколыхнул бирюзовую гладь вод пенистыми столбами, сердце старика ненавистью. Долгие два года не сходил с тайных троп старый лесник. Темное пятнышко обреза, покачивающееся в дрожащих руках, смотрело сквозь ветви без устали — кровь за кровь. Были и свои личные счеты. Невдалеке от домика, среди плакучих берез, лежал небольшой холмик. Старческие слезы, да росы омывали его.

Война кончилась. Холмик окружил венок из шиповника, по весне на нем голубели «анютины глазки», летом пестрила гвоздика, осенью никли махровые астры. Могила лежала безымянной: не было на ней ни имени, ни фамилии, ни эпитафии — ничего, кроме маленькой звездочки.

Я познакомился с лесником год назад: ловил рыбу на одном из озер. Со временем наше знакомство окрепло, мы стали друзьями. Домик Ивана Андреевича я навещал часто: у охотников и рыболовов всегда сезон, кроме того, была к старику и привязанность. По вечерам, когда я приезжал под воскресный день, мы пели, начиная обычно с любимой песни деда «Один паренек был калужский», вспоминали старое. О могиле я спросил сразу, как только позволили наши отношения. Иван Андреевич охотно рассказал все, что видел и знал, а чего не мог сообщить, дорисовал я.

…Невдалеке от озера, среди могучего бора, есть лысый участок, занявший немалую площадь. Это место выстриг пожар, разбушевавшийся перед самой войной. Сейчас старые раны старательно затягивала мужающая поросль, а что было ей не под силу, закрывали или высокая стена разнотравья или снежная целина.

На карте лесника гарь тянулась широким клином и именовалась двояко: одно название прежнее — «Бесштанка», другое — «Пятьдесят четыре». Последнее наименование и безвестная могила были связаны. Пятьдесят четыре — это был номер воинской части.

Пятьдесят четвертый стрелковый полк война обожгла в первые дни. Полк стоял в одном переходе от границы. По тревоге был поднят, на ночном марше скомкан, с ходу брошен на автоматный огонь, залег, пошел было в атаку, как учили, крикнул «ура», да захлебнулся — не выручил штык-молодец. Дальше шли и бежали, гибли в неравных боях, тонули на переправах. Дрались как могли и умели. Пехоту били — не стояли немцы в рукопашной, самолеты встречали винтовочным огнем, ходили и на танки, рванув на груди рубаху. Пока подучились воевать, остался позади Смоленск. За Смоленском потяжелело вовсе. Немцы маячили спереди, с флангов, сзади, висели над головой. Пришлось уступить дорогу.

Двигались лесными массивами, урочищами в ненастье, изнуренные голодом и лишениями. Командира полка несли — тяжелое ранение приковало к носилкам. Плох был полковник, но команду не сдавал, тянул до конца. Дело вел умело. Многолетний опыт, здравый смысл помогали ориентироваться в трудной боевой обстановке. Дисциплина жила, тактику перестраивали на ходу. И полк шел, хотя и подстреленной птицей, но шел к своим, на восток. Состав менялся — длинен и кровав выпал путь, — но доблесть ветеранов оставалась с полком. Те, кто вставал под знамя, видели в пробитом полотнище боевую славу павших товарищей, несли ее, множили своим подвигом, смертью своей завещали.

А дорога тянулась к Москве. Сколько прошли — знали, сколько же идти — не хотели знать. Велика Россия, но сердце — не ноги. Чем дальше заходили в глубь отечества, тем злее огрызалось оружие, тем чаще оставались у пулеметов. Заговорили о партизанском лагере. Но раненый полковник вел полк через болота и завалы спешно, форсированным маршем — вел полк на восток. Он знал, что значит разрозненные силы.

Однако полк не иголка, а взорванные склады и штабы, пожарища уничтоженных гарнизонов и разметанные колонны машин не легкий эпизод. След тянулся слишком далеко и заметно. В лесах Смоленщины за полком увязался крупный немецкий отряд. До этого тоже увязывались и преследовали, иногда не мало, на десятки километров, но преследовали по ходу, в азарте. Этот же шел гончей, по пятам, и был, по-видимому, не случайным. Первый раз схватились под вечер. Бой прошел быстро. Силы оказались неравными. Под покровом ночи полк вывернулся из боя и втянулся в лес.