Первый арест. Возвращение в Бухарест

Потом мы сидели в душном тесном кабачке на улице Бэрэцией и смотрели сквозь распахнутую парадную дверь на толстую спину швейцара, на вспышки неоновых реклам и одинокие фигурки прогуливающихся по тротуару проституток, которым вход в ресторан без мужчин был строго воспрещен. Одна из девушек, проходя мимо, каждый раз делала попытку остановиться, но швейцар загораживал перед ней ярко освещенную дверь и грубо говорил: «Проваливай!» Когда девушка снова появилась на тротуаре, Виктор подошел к двери, взял ее за руку и торжественно повел к нашему столу.

— Не стесняйтесь, это мои друзья, — сказал он, обводя всех победоносным взглядом. — Познакомьтесь.

— Aiurea, мы давно знакомы, — сказал Гица. — Вас, безусловно, ждут ваши подруги.

— Нет, нет, я одна, — наивно запротестовала девушка. — Я свободна.

— Да здравствует свобода! — сказал Виктор. — Вы уже ужинали?

— Да, да, конечно…

— Тогда что-нибудь легкое, на закуску?

— Да, что-нибудь легкое, — робко сказала девушка. — Если хотите, закажите мне бифштекс…

Когда девушка поела, выпила и повеселела, к ней подсел Флориан с блокнотом. «Понимаете, ребята, хочу выяснить, какая у нее психология». — «Такая же, как и у всех, — сказал Виктор. — Виноват капитализм». Флориан принялся задавать девушке вопросы, она охотно ему отвечала, смеялась, но кончилось это интервью самым неожиданным образом — девушка расплакалась. «Я честная девушка, — сказала она, — больше сорока лей я не беру, а он спрашивает, не стыдно ли мне, что я такая. Я же никого не обманываю, вы сами угостили меня ужином… Моя цена сорок лей, почему мне должно быть стыдно?»

Поздно ночью мы мчались в такси через весь город, от шоссе Киселева к набережной Дымбовицы. Улицы давно опустели, только на перекрестках кое-где еще стояли проститутки, а на трамвайных путях шипели зеленые ацетиленовые горелки, при свете которых рабочие чинили развороченные рельсы. Шоссе Киселева проводило нас ароматом свежеполитой зелени, Каля Викторией встретила сверканием бесчисленных витрин и серыми глыбами монументальных зданий. В этот поздний ночной час город был потрясающе красив. Вот проплыл особняк совета министров с каменными львами, застывшими у подъезда, промелькнула мощная колоннада Атенеума, похожая на картинку из учебника древней истории, затем Фундация, королевский дворец, и все эти сооружения, похожие днем на огромных каменных лягушек, рассевшихся вдоль тротуаров, теперь, ночью, казались призрачными и таинственными. Даже нелепая башня Дворца телефонов, построенного американской концессией в подражание небоскребам, сверкала и серебрилась, словно игла, уходящая ввысь, в темное, мерцающее бледными звездами небо. Огромные окна кафе и кондитерских «Нестор», «Корсо», Рояль», «Кафе де ла Пэ» уже были затемнены, но в витринах магазинов все еще горел свет, и разместившиеся там манекены выглядели как персонажи Караджале, застывшие под огнями рампы.

Вот и широкий, просторный бульвар Элизабета с мигающими названиями кинотеатров и портретами кинозвезд на фасадах домов, вот Университетская площадь, белые статуи Спиру Харет, Георге Лазаря, Шинкай в гипсовых сюртуках, и среди них скачет на чугунном коке Михай Витязу, тяжеловесный и анахроничный, как поэма Болинтиняну. Затем узкие торговые улочки района Липскань и сама Липскань — длинная, тесная, вся в витринах, словно стеклянная труба, завешенная сукнами и шелками. Дымбовица. Огромная мрачная глыба Дворца юстиции, нависшая над невидимой, стиснутой высокими берегами рекой. Длинные силуэты крытых павильонов Центрального рынка. Плоские мосты. Ночные кабачки, все еще истекающие желтым светом и грустными звуками цимбал.

Я сидел в первой машине вместе с Гицей, Долфи и Виктором. В ушах звенело, и после чада ночных ресторанов приятно было подставлять лицо теплому ветру, вдыхать полной грудью ночной воздух и смотреть на несущиеся нам навстречу знакомые очертания улиц, площадей, многоэтажных домов с искорками огней в окнах. Вообще я любил ночной Бухарест. Нет, я вовсе не забывал про эксплуатацию, жульничество и все прочее. Просто ночью все это не так бросалось в глаза. Вот и теперь все было иначе, чем днем, все окутано волшебными светотенями. У дверей ночных ресторанов стояли цыганки с корзинами цветов, и, хотя я успевал увидеть только темные бестелесные лица и яркие вращающиеся зрачки, каждая цветочница казалась мне прекрасной, как Рада в стихах Аргези…