Первый арест. Возвращение в Бухарест

В четыре часа я уже на вокзале… В ясском поезде все места оказались заняты, все проходы были полны людей и совершенно незнакомые мужчины и женщины смотрели друг на друга понимающе-взволнованно — все они были из Бессарабии… Из Бухареста до Ясс поезд шел целых шесть часов. Я стоял в проходе у окна и смотрел на уходящие назад бесконечные шпалеры телеграфных столбов, на убогие полустанки, кирпичные домики, свалки и на скучную зеленую степь, которая только один раз ненадолго перешла в извилистые ущелья, поросшие лесом, когда на горизонте появились и стали поворачиваться к поезду бурые отроги Карпат. Я не был в состоянии сосредоточиться ни на одной мысли. Под грохот и раскачивание вагона почему-то все время вспоминалось первое посещение университета и тот тип со свастикой в петлице, которого я тогда увидел, как только вошел в вестибюль… На всех станциях, где поезд останавливался, по перрону расхаживали жандармы и полицейские, на запасных путях стояли целые составы, набитые войсками, и я поймал себя на мысли, что мне это довольно безразлично, и нисколько не занимает меня, как будто все эти запыленные униформы и грубые жандармские лица находятся где-то очень далеко, в другом, оставленном мною навсегда мире. Но под Яссами, когда поезд уже шел между рядами лачуг и труб, я вдруг обратил внимание на каких-то людей, которые, по-видимому, совершали обход вагонов, заглядывая в каждое купе. Мой вагон был в самом хвосте поезда, и они вскоре вернулись в сопровождении маленького, худого человека в очках. Я взглянул на него, и у меня перехватило дыхание: доктор Деревич, один из членов Бессарабского антифашистского комитета, совсем недавно выпущенный из тюрьмы. Деревич тоже меня узнал. Я поймал его предостерегающий взгляд и все понял: он арестован. Кто-то из этих шпиков опознал его, и они собираются снять его с поезда. Значит, даже теперь, в последние часы, они все еще продолжают свою гнусную охоту, и доктор Деревич уже никогда не попадет  т у д а, куда он стремился, наверное, с не меньшим нетерпением, чем я. Пассажиры уже разбирали свой багаж и, глядя в окно на темные, налетающие со всех сторон скопища домов, с редкими освещенными окнами, радостно сообщали друг другу: «Яссы!.. Это Яссы!..» Я стоял, прижавшись горячим лбом к холодному окну и глубоко вдыхая запах дыма и паровозного пара, и весь дрожал от возбуждения и бессилия. Я чувствовал себя до того разбитым и истощенным, что никак не реагировал на распространившийся вдруг тревожный слух о том, что дальше Ясс поезда уже не идут, для пассажиров, едущих в Бессарабию, будет сформирован специальный состав, но никто не знает, когда это произойдет.