Петр Алексеевич не в царских бармах и прочих шитых золотом одеяниях, а в простом, зеленого сукна, мундире младшего офицера Преображенского полка. Всем известно, как не любит он царские одеяния, сковывающие движения, и официальные церемонии, требующие соблюдения строгого этикета. Другое дело — быть среди своих, когда ни за речами, ни за делами следить не надо. Действуй — и все тут! Вот и сидит он не в золотом царском кресле, а на простом свободном, с которого легко вскочить.
За стенами Грановитой палаты, где проходит военный совет, снежно и морозно. Крещенскские холода в самом разгаре. Небо — серо, солнце — стыло. Ветры поземку метут — пути перебивают. Вороны и галки перья распушили, похожи на тряпочные мячики, в которые мальцы любят играть. Так пытаются согреться. Воробьи под застрехи забились — от холодов спасаются. Людишки предпочитают по избам своим отсиживаться. А коли довелось нос на улицу высунуть, то не паче галок да ворон нахохлившимися ходят, в одежонку кутаются. Кто — в шубы медвежьи, а кто — в армячишки да дерюжки латанные-перелатанные.
В палате же — благодать. Натоплено так, что все шубы с себя поснимали, в кафтанах сидят. Если на улице серо, то тут светло. Сотни, если не тысячи, восковых свечей горят-потрескивают, многократно отражаясь в позолоте стен, потолка и прочего убранства. И во множестве зеркал, завезенных сюда еще по велению Алексея Михайловича, любившего поражать иностранцев роскошью своих дворцов и теремов.
— Главная же цель — Азов! — Вскочив с кресла во весь свой немалый рост, Петр нервно постучал перстом по карте, разложенной на столе. — Занозой торчит Азов, запирая нам выход в теплые моря, мешая торговли с другими странами. От этого государству убытки, — сверкнул гневно очами. — И доколь нам сие терпеть?!.
Все, соглашаясь, закивали бородами.
— Оно так, оно так…
Кивнули главами и безбородые иностранцы, Гордон и Лефорт. Оба ныне в личных приятелях царя. Особенно Лефорт. Именно он предоставляет свой дом на Кукуе для проведения по воскресным дням «Сумасброднейших, Всешутейших и Всепьянейших Соборов». Он же да еще Александр Данилович Меншиков и предоставляют на эти срамные «соборы», а попросту пьяные разгулы, разбитных девиц, готовых не только плясать до упаду всю ночь, но и удовлетворять плотскую похоть участников «Собора».
Устав для «Собора» составил сам Петр еще осенью 1691 года по Рождеству Христову, взяв за его основу церковный. Если в церковном вопрошалось «Веруешь ли?», то во «Всепьянейшем» — «Пиешь ли?». И если за этим не следовал ответ вопрошаемого «Пию», то горе было тому человеку. Он подвергался насмешкам и оскорблениям. И не только при попустительстве царя Петра, но и с его прямого «благословения».
Патриарх Адриан, конечно, негодовал, только Петра Алексеевича это мало заботило.
А 1 января 1692 года главой «кумпании» и «Собора» был поставлен Никита Зотов, получивший титул «князь-папы и святейшего кира Ианикиты, архиепископа Прешбургского, всея Яузы и всея Кукуя патриарха». Вторым «святейшим» лицом после него стал князь Федор Юрьевич Ромодановский, получивший от царя — «протодиакона Петра Михайлова» — титул «князь-кесаря». Мало того, в подчинении у «князь-папы Ианикиты» находился конклав из двенадцати кардиналов, среди которых видное место занимали Лефорт, Меншиков, Готовцов, Бехтерев, Бутурлины, Колычевы и другие. А сонм епископов, митрополитов и архимандритов составляли брат Меншикова — Гаврила, Головкин, Мусин-Пушкин, Борис Шереметев, Щербатов, Собакин, Лобанов, Михаил и Федор Головины, Ржевский, Савелов, Денисов, Протасьев, Оболенский, Стрешнев, Воейков, Чириков, Муханов, Апраксин, Хилков, Репнин, Прозоровский, Юшков, Тургенев, Колтовской, Шемякин, Полябин, Губин и многие другие.
Нашлось в «Соборе» место и женской половине — «игуменьям», «старицам», «послушницам», «богомолкам» и «смиренным грешницам». Так, супруга Ржевского Дарья Гавриловна, урожденная Соковнина, занимала почетную роль «князь-игуменьи». В «игуменьях» ходила ее дочь Евдокия, которая, как сказывали сведущие люди, уже с пятнадцати лет состояла в полюбовницах Петра Алексеевича. «Князь-царевной» величалась супруга Федора Ромодановского, «архиигуменьей» была супруга Стрешнева, в «игуменьях» хаживала супруга Бориса Алексеевича Голицына — Анастасия Петровна, урожденная княжна Прозоровская. В «сестрах-монахинях» числились родные сестры Александра Меншикова, девицы Арсеньевы и многие иные дочери да родственницы. Лишь бы личико посмазливей имелось, а мест в «Соборе» всем найдется…
Алексея Семеновича Шеина, которому исполнилось тридцать два года, «соборное кумпанство» не прельщало, хотя многие туда стремились попасть. Как же — рядом с самим царем-батюшкой!.. Но участие в совете о воинском походе — это не пьяные гульбища. Потому он внимательно слушает Петра Алексеевича.
— Так вот, — развивает тот мысль, — пусть все думают, что мы, как прежде нас делал Васька Голицын, двинем войска на Перекоп. Мы же, собрав полки, пойдем на Азов. Я уже, допрежь самого похода, сведался с донскими казаками, которые те места хорошо знают.