Первый Гончар

Вааль никогда не боялся нырять в подпространство, даже теряя себя, даже спаивая в единое целое живую птицу и тонкий механизм, создавая отражения реальности. Это было сложно, безумно сложно – в деталях представить горного орла или степного ястреба, погрузится в его ощущения, прочувствовать, как он видит реальность. А потом запечатлеть на зеркале – не статичный рисунок, но все, что видит птица.

Первый раз Вааль “потерялся” лет в шестнадцать. Ему заказали орлов для патрулирования южной границы – пограничные стычки с орхористами возобновились, армия стягивала все силы и использовала все возможные артефакты. Главным в задании была “как можно скорее”, а он был молод и глуп. Решил лепить по три птицы в день. В первый день он как-то справился. А на второй вечер – уже нет. Его накрыло с головой острое чувство нереальности. Он понимал, что плывет в подпространсве, но не мог вынырнуть в реальность. Не хотел. Зачем? Тот, волшебный мир плавных линий и исполняемых желаний был куда притягательней.

Первое, что он почувствовал – ноги. Учитель стянул с него тапочки и принялся щекотать. Глупо, нереально, противно – но он почувствовал свое тело, смог вернуться. С тех пор он всегда вспоминал тапочки, когда не мог вынырнуть.

Но страха не было – ни тогда, ни сейчас. Экстаз творца затмевал все, манил со страшной силой. И не один Гончар не мог противится этому зову. Но он держался, старался помнить кто он и зачем выпускает свою кровь.

Единственный раз он испугался, когда за ним позвала Эмма.

«Он не выходит из мастерской несколько дней подряд!» – причитала она, и просила, чтоб сходил и посмотрел.

Вааль почему-то сразу понял, что Левский что-то учудил, больно у него взгляд был отчаянный последний раз. А у Вааля – острая, холодная зависть. К его таланту, его усидчивости, его успеху, богатству. Но самое главное – все Мастера завидовали времени Левского. Долбаный минитюарист. Маленькие бабочки, пчелки, змейки. Красивые, ювелирные – но живые. Свою жизнь и кровь он тратил, но в разы меньше, чем любой Гончар. И жить должен был намного дольше.

И вот, плачется его жена, что Левский загулял. Творческий кризис. Вааль плюнул, собрал волю в кулак, взял трость и похромал к его мастерской.

Он был там, это чувствовалось сквозь стены. Внутри билось другое пространство. Едва Вааль открыл дверь, как сам упал на колени. И никогда не было у него такого дурмана, такого экстаза – что бы ни творил, сколько крови бы ни проливал.

Стало страшно – если его, стороннего человека, так захлестнуло чужой творческой волной, то где сейчас Левский и как его вытащить?

Вааль чувствовал, что сейчас вскроет себе вены в попытке создать… что? Да не важно. Едва сдерживаясь, сделал шаг к Левскому – он мирно сидел в кресле. И можно было подумать, что он дремлет, но это было не так. Сон ни имеет ничего общего с тем чувством, что испытывали Гончары. Вааль потряс его за плечо, пощекотал – но он не шевелился.

– Васик, очнись, очнись… – голос Левский не слышал. Да и никто не слышит голосов реальности, будучи по ту сторону.

Как его вытащить? Что он пытался сделать и зачем? Бессмысленный, сильный всплеск чистого творчества без цели – вот что было перед глазами.

Ножи лежали на столе. Серебряный нож Гончара, раны от которого затягиваются сами. И обычный старый ножик, запачканный кровью.

Вааль на мгновение колебался: а сработает ли? Но все же рискнул, взял маленький комок глины, и сел рядом с другом. Провел сначала по своей руке ножом, и поморщился от боли. Спустя пару минут рана затянулась. Он также провел металлом по руке друга. Пальцы, сжимающие нож дрожали, и он отложил его в сторону. Пока рана не затянулась, он соединил рук на комком глины, и нырнул сам.

Он мысленно звал Васика снова и снова, и чувствовал его присутствие везде: в тенях и мельтешении энергетических потоков, в волнах непроявленного. Он был там, и в то же время – уже растворялся, исчезал.

«Мне нужны тапочки», – вспомнил он, и прокричал это вслух. Это звучало смешно, наивно, но ему нужен был «якорь», что-то. Связывающее его с миром из плоти и крови.

«Мне нужно вытащить его» – повторил Вааль. «Помоги!»

ПОМОГИ МНЕ!

Он знал, в подпространстве – главное задать цель. Главное знать, что ты хочешь и не вестись на ложное всемогущество и экстаз. Как в жизни.

Он смотрел на друга, который начинал шевелиться. Кажется, удалось. Кто бы мог подумать, что великого Гончара спасет воспоминание о простых тапках.

Самая холодная ночь

Холодный снег заметал тропинки. Ромей подпрыгнул. Раз, два, три. Надо бы найти войлок… Или ткань – стельки сделать. Украденные ботинки были летними, не для промозглого предзимья славного города Каива. Не для этой зимы.

– Ром! – Дари махнул рукой. Пойдем! Рынок еще открыт! И булочная тоже. Успеем еды стащить.

Ромей обернулся на парк. Хотелось… Он завидовал обычным детям. Он видел, как украшали улицы, как создавали праздник. Ему тоже хотелось чуда.

Ром догнал друга. К булочной они опоздали, хозяин уже закрывал дверь.

– Пошли вон, оборванцы!