Первый Гончар

Эмма приготовила горячий грог, напекла пирогов и приготовила мясо. А потом тактично ушла вместе с детьми гулять в парк, а потом проведать родителей.

– Чудесная у тебя жена, Левский. Прям-таки замечательная. Мечта, а не женщина.

«Профессор» прищурился.

– Не завидуй, Таале. После твоей книги она забирает у меня ключи от мастерской и выдает, только когда есть заказ. И то не всегда.

– Бережет – значит любит, – глубокомысленно произнес Таале Вааль. – Давай выпьем за это.

Левский хмыкнул и молча поднял бокал.

За окном падал снег – редкий гость в столице, не то что в горных районах. Вааль поймал взгляд друга и тоже уставился в окно.

– А в Фарионе сейчас сугробы по колено, – задумчиво протянул Вааль. Там грогом и каминчиком не отделаешься, надо топить печи по два раза на день.

Левский глотнул еще.

– А почему мы не придумали ничего для отопления? Какую-нибудь шкатулку с теплом или вечно теплые пластины?

– Дай задание своим детишкам в Академии. Я уже ничего делать не буду. – Вааль сжал и разжал руку, будто разминая глину. Левский ничего отвечать не стал, отломил кусок пирога и принялся жевать, посматривая на собеседника. Когда он вытер пальцы о салфетку, и пристально уставился на друга, тот смутился.

– Да, когда-нибудь я все равно возьмусь за глину. Опять.

– Опять, – грустно кивнул Левский. – За это мы пить не будем.

Они снова умолкли, разговор не шел. Их и друзьями-то сложно было назвать. Скорее собратья по ремеслу, связанные незримыми цепями. Все просто: Гончар может сотворить все что угодно, рассчитавшись временем своей жизни. Это знали все, и простой народ относился к Гончарам с опаской – как к безумным волшебникам. Кто в здравом уме будет тратить год своей жизни за минуту ради сотворения фамильяра? Или живых карт, оружия, украшений? И все это просто за деньги.

Не зря их считали безумцами, но мало кто знал, кроме мастеров, истинную причину того, почему единожды окропив глину кровью и создав чудо, нельзя было просто отойти в сторонку. Творя живое и волшебное, Гончар испытывал ни с чем не сравнимый экстаз. Мир непроявленного манил и не отпускал.

– Слушай, Левский, Мастер Бабочек ты наш, – Вааль тоже отломил пирога. – Ты когда себе ученика выберешь? Даже я вон уже два года как с Эриком занимаюсь. А ты все одиночкой ходишь.

– Чему я могу научить? – Левский прищурился. – Вот скажи: чему? Как про***ть, (извини, Вааль), свою жизнь? Гончарному делу и теории я учу в Академии. А брать ученика-подмастерье… Мастер должен учить быть человеком, не только Гончаром. Это у тебя лучше получается.

–Зануда ты, Левский, – беззлобно сказал Вааль. – И всегда им был. И глупец редкостный. Потому что поискать еще таких как ты. Вот скажи: зачем Эмма сварила грог? Ты ей так и не сказал? Она ведь не знает, что нам все равно на алкоголь? Что его вкус – ничто по сравнению с тем, что ты чувствуешь, проливая кровь на глину?

– Знает. Она только не понимает. Думает (только не смейся), что если создавать яркие впечатления, вкусы, то я не так буду зависим от этого, – он махнул в сторону запертой на замок двери в подвал.

– И получается? – с сомнением спросил Вааль. Теперь уже он насмешливо и с неверием смотрел на собеседника. Но Левский встал, подошел к двери и щелкнул пальцами. Замок открылся. Вааль успел заметить вспышку, и в прихожей, судя по звуку, что-то упало. Это был фамильяр Левского, гибрид электроската, крота, колибри и саламандры. Легендарная тварь.

– Видишь, дружище, как я могу? – Левский покрутил в руках замок, а потом внезапно захлопнул дверь и закрыл обратно. – Потому что Тасенька обещала «плоклять папку если он не дозивет до ее свадьбы с плинцем».

Он стоял, перенося вес тела с носков на пятки и обратно.

– А ты, герой Фариона, мастер орлов Таале Вааль, давно радовался чему-то просто так?

Собеседник не нашелся, что ответить. Левский усмехнулся, нарушив тишину и не стал мучить друга вопросами.

– Пойдем, – просто сказал он. Натянул неказистую шапку, накинул теплый просторный плащ.

На улице падал снег. Мокрый, липкий и холодный. Яркий, белый и праздничный. Дом Левского был недалеко от центральной площади, но они свернули ближе к парку. Деревья украшали светящиеся гирлянды, вокруг некоторых фигур летали бабочки.

– Твои? – Вааль уставился на бабочек как на тараканов.

– Мои, – с гордостью сказал Левский. – их тут два десятка.

– Ты … того? Сам тут мне рассказываешь про жену и детей, а сам делаешь тут … сколько? Два десятка бабочек? Ты сколько на это потратил? Год? Два?

– Две недели, – хитро усмехнулся Мастер Бабочек. – Ты не понял, дружище. Тут два десятка гирлянд. А бабочки просто … ну, как солнечные зайчики от огоньков. Они не живые, но яркие и детям нравится.

Вааль огляделся. Вокруг скульптуры феи, украшенной огоньками, водили хоровод девочки. А чуть поодаль мальчишки лепили из снега какие-то фигуры.