Первый класс

Перед тем как запереть на висячий замок железный шкафчик в раздевалке, Клим Голубев бросил взгляд на свое отражение в осколке зеркала, который был прикреплен к внутренней стороне дверцы. За недолгое время своего вдовства он заметно поправился. На округлившихся щеках проступил слабый румянец, в когда-то тусклых глазах появился живой блеск, и даже волосы на голове, казалось, стали гуще. Клим Зиновьевич улыбнулся своему отражению, вспомнив между делом одно из глупых суеверий, которыми была битком набита голова его покойной супруги: дескать, нельзя смотреться в разбитое зеркало, иначе быть беде. Этот осколок зеркала Голубев нашел на верху шкафчика здесь же, в раздевалке, и после нескольких неудачных попыток выяснить, кому он принадлежит, осторожно присвоил. Произошло это, дай бог памяти, недели за полторы до смерти жены и дочери. Вот тебе и плохая примета! То есть, если смотреть со стороны, все произошло в полном соответствии с дурацкими бабьими сказками: посмотрелся в разбитое зеркало и разом лишился всей семьи. Несчастье, а то как же! Побольше бы Климу Голубеву таких несчастий, он бы тогда и горюшка не знал…

Напоследок поправив выглядывающий из-под чистого рабочего комбинезона ворот рубашки — тоже чистой, надетой только сегодня утром, — Клим Зиновьевич закрыл дверцу, защелкнул замок, подергал его, убеждаясь, что тот действительно заперт, и направился к своему рабочему месту. Он немного жалел, что не решился надеть галстук, но это, пожалуй, было бы преждевременно: работяга, стоящий за конвейером в галстуке, непременно стал бы предметом всеобщего веселья. Мастер Егоров обязательно придрался бы к нему: дескать, налицо нарушение правил техники безопасности — а ну, как этот самый галстук в конвейер затянет, в валики, а то и в самый электродвигатель? Оторвет же башку дураку! А что галстук помогает интеллигентному человеку блюсти свое внутреннее достоинство, так на это Егорову плевать. Люди, подобные мастеру Егорову, вспоминают такие слова, как «честь» и «достоинство», только в суде, когда, заслуженно схлопотав по морде и не сумев дать сдачи, требуют компенсации морального вреда. Как будто у них есть мораль!..

Мастер Егоров встретился ему в узком, выложенном белым кафелем и ярко освещенном лампами дневного света коридорчике между раздевалкой и туалетами. Невнятно поздоровавшись, он намылился было с ходу проскочить мимо, но Голубев остановил его, поймав за рукав.

— Антон Владимирович, на минутку. У меня к вам дело, — вежливо сказал он.

Величать этого недавнего двоечника на «вы» было противно, но Клим Голубев свято придерживался правила: говори с людьми так, как хочешь, чтобы они говорили с тобой. Увы, следовать его примеру никто не торопился; видимо, окружающим так же претила натужная, почти издевательская вежливость Клима Зиновьевича, как ему — всеобщее хамство.

— Ну, чего тебе, Зиновьич? — грубовато поинтересовался мастер. — Давай в темпе, у меня дел по самое не балуй.

— Я насчет работы, — стесняясь и люто себя за это ненавидя, сообщил Голубев.

— Насчет работы? А что, тебе работы не хватает? — изумился мастер.

У него была широкая румяная физиономия, увенчанная копной вьющихся рыжеватых волос. На физиономии этой будто навек застыло выражение самодовольной наглости, свойственное Антону Егорову еще в седьмом классе средней школы и за годы не только не стершееся, но, напротив, сделавшееся главным, едва ли не единственным выражением, которое могло принять его лицо. Наглость свою Егоров считал признаком мужества, а не шибко высокую должность мастера — знаком признания своего недюжинного ума и организаторских способностей. Над своим бывшим учителем он не издевался только потому, что заводским начальством подобные вещи не приветствовались и за них можно было в два счета лишиться рабочего места.

— Я насчет того, чтобы сменить работу, — пояснил Клим Зиновьевич. — Насчет повышения. Помните, вы обещали узнать?.. Все-таки высшее образование, химик-технолог…

— А-а-а!!! Ага! — воскликнул Егоров, будто только теперь вспомнив о просьбе Клима Зиновьевича, которую тот повторял не реже раза в две недели. — Ну да, ну да, как же, помню. Совсем замотался, забыл тебе сказать. Интересовался я — и у начальника производства, и в кадрах… Нет пока руководящих вакансий! И потом, сам посуди, что ты им предъявишь? Диплом свой? Так у нас же совсем другой профиль. Это ж пищевая промышленность, винзавод, а не шинный комбинат!

— Это они так сказали?

— Э… ну, в общем, да, — трусливо вильнув глазами, сказал Егоров.