Первый класс

Для начала он занялся мясом. Порция порошка у него была всего одна, и располовинивать ее на улице, в темноте и сырости было рискованно — не дай бог, рассыплешь, и что тогда? Возвращаться несолоно хлебавши? Нет уж, дудки! Как сказано в Священном Писании, да воздастся каждому по делам его…

Развернув конвертик из вощеной бумаги, он присыпал свинину щепоткой порошка. Попав на влажную поверхность, белесые крупинки мгновенно набухли, потемнели и растворились. В сухом, кристаллическом виде активное вещество было достаточно устойчивым, но, будучи растворенным, практически сразу начинало распадаться. Процесс окисления и распада занимал около трех часов — естественно, в том случае, если раствор контактировал с атмосферным воздухом. Помещать отравленное мясо в герметичную упаковку Клим Зиновьевич не стал: он вовсе не собирался откладывать дело в долгий ящик.

Дом мастера Егорова стоял недалеко, на соседней улице. Тенью выскользнув за калитку, Голубев отправился туда пешком. Дорога отняла от силы пять минут, по истечении которых он остановился перед высоким, в полтора человеческих роста, глухим дощатым забором. Этот забор, по мнению Клима Зиновьевича, был чем-то вроде визитной карточки семейства Егоровых. Покойный отец сменного мастера Егорова, Владимир Иванович, был из тех, у кого зимой снега не допросишься. Он даже колодец себе вырыл в самой глубине двора, за домом, чтобы из него, не дай бог, не напился какой-нибудь прохожий. Клим Голубев улыбнулся в темноте: ставшая притчей во языцех фамильная жадность Егоровых сегодня была ему на руку.

За забором лязгнула цепь, и послышалось неуверенное «гав». Клим Зиновьевич поспешно вынул из пакета и перебросил через забор свой гостинец. Он слышал, как мясо шлепнулось в грязь. Собака гавкнула еще два раза, а потом с той стороны забора донеслось торопливое чавканье. Свинина была проглочена в мгновение ока; цепь лязгнула в последний раз, и наступила тишина.

Голубев осторожно, чтобы не стукнуть щеколдой, приоткрыл калитку, просунул голову в щель и осмотрелся. Свет в доме не горел, на темном фоне оконных проемов призрачно и неподвижно белели задернутые занавески. Собака комком светлой шерсти лежала в метре от калитки. На появление во дворе чужака она никак не отреагировала, поскольку была мертва. Клим Зиновьевич закрыл за собой калитку и осторожно двинулся к дому по дорожке, выложенной украденными где-то цементными плитами. Дойдя до крыльца, он перебрался на бетонную отмостку и пошел по ней в обход дома, пригибаясь всякий раз, когда оказывался перед окном. Он нарочно ступал по твердому, чтобы не оставлять следов обуви в липкой черной грязи. С невидимого в темноте низкого неба, как и днем, продолжала сеяться мелкая мокрая дрянь, которая никак не могла решить, остаться ей дождем или превратиться наконец в снег. Это было неприятно, но весьма полезно: в такую погоду уже через полчаса след Клима Голубева не взяла бы ни одна служебная собака. Он не думал, что на место происшествия действительно вызовут кинолога с ищейкой, но упускать хоть что-то не хотелось. Этот предутренний визит во двор к сменному мастеру был, по его мнению, продиктован заботой о собственной безопасности, а в таком деле мелочей не бывает — это знает любой, кто хоть раз в жизни просмотрел детективный телесериал.

Обогнув дом и приблизившись к заднему крыльцу, он снова перебрался с отмостки на мощеную дорожку, что вела к колодцу. Вместо традиционного деревянного сруба колодец был изнутри выложен бетонными кольцами. Верхнее выступало из земли почти на метр, и вместе с треугольной двускатной крышей, которая предохраняла его от ненастья, колодец со стороны напоминал диковинную поганку. Клим Зиновьевич осторожно поднял и отвалил в сторону тяжелую, обитую оцинкованной жестью крышку и, протянув руку в перчатке, нащупал в кромешной тьме стоящее на краю бетонного кольца ведро.

Ведро тоже было оцинкованное, в ржавой железной оковке и с привешенной сбоку двухкилограммовой гирей от весов. Крепко придерживая его одной рукой, чтобы ненароком не ухнуло в колодец и не наделало шума, Голубев зубами стянул с другой руки перчатку и ощупал кончиками пальцев жестяное дно. Оно оказалось сухим, но Клим Зиновьевич для надежности протер его собственным носовым платком — береженого бог бережет, как известно.

Остатки порошка из бумажного конвертика благополучно перекочевали в ведро. Ощущение при этом было тревожное: Клим Зиновьевич привык видеть, что делает, и орудовать на ощупь в полной темноте оказалось дьявольски неудобно. Он боялся множества случайностей, благодаря которым сменный мастер Егоров мог пронести яд мимо рта или принять его внутрь слишком поздно, когда тот уже утратит силу, превратившись в безвредный набор химических элементов. Что ж, если это случится, Климу Зиновьевичу придется найти другой способ свести с мерзавцем счеты, и он не сомневался, что, когда придет время, способ обязательно отыщется.