Первый класс

— Это было бы слишком просто, — вздохнул Илларион. — Нет, грузина среди них нет ни одного. Оба — типичные коренные русаки, хотя во внешности быка без труда усматривается наследие монголотатарского ига. Но на руку они нечисты, и грузинское вино продается под маркой французского не без их ведома. Могу также предположить, что они как раз сейчас ожидают партию левого сырья. Когда я выразил желание осмотреть производство, они откровенно замялись, а потом принялись мямлить про какой-то ремонт и переоснащение, которое закончится не раньше чем через неделю. И потом, ты знаешь, какую партию вина они мне предложили? Сорок тысяч бутылок! Это уже говорит само за себя. Это же «Шамбертен», а не «Агдам». Я, честно говоря, не уверен, что такое количество вообще существует в природе.

Мещеряков вынул мобильный телефон, переключил его в режим калькулятора и произвел несложный расчет.

— Если бутылки обычные, по ноль семьдесят пять, получается ровно тридцать тонн, — сообщил он.

— Сумма сделки — шесть миллионов евро, — с удовольствием добавил Забродов. — Надеюсь, твои специалисты состряпали для меня приличную финансовую биографию?

— Аферист чертов, — проворчал генерал.

— Я?! — возмутился Забродов. — Это я — аферист? Да по сравнению с этой парочкой я — агнец божий! Смотри сам. Я навел справки. Сейчас в торговой сети Москвы зависло что-то около четырех тысяч бутылок этого вина. Допустим, тысяч десять — пятнадцать пылится на складах. А они предлагают сорок тысяч и не хотят пускать меня на завод раньше чем через неделю. Думаю, в течение этой недели за их заводиком стоит присмотреть, потому что как раз в это время там будут происходить весьма любопытные вещи.

— Какие, например?

— Например, превращение грузинского вина в бургундское. В этом деле ребятки хорошо поднаторели. Кстати, вот тебе еще одна занятная деталь: когда я намекнул, что в будущем, возможно, понадобится увеличение поставок, эти два жульмана заявили, что справятся, хотя для этого, возможно, придется расширить производство. И ни словечка о французском партнере! Так что не сомневайся, мои новые знакомые — еще те иллюзионисты. Вряд ли нам удастся наблюдать за этим волнующим процессом во всех деталях, да это и неважно. Главное, что скоро там закипит работа, в ходе которой, как мне кажется, наш душегуб попытается зарядить бутылочку-другую своим зельем.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что, если бы яд добавляли в цистерну, отравленной всякий раз оказывалась бы целая партия вина и фирму закрыли бы после первой же волны смертельных случаев. Нет, Андрей, яд добавляют в бутылку непосредственно перед закупориванием, и происходит это не так уж часто, иначе кто-нибудь давно заметил бы странную связь между употреблением известного нам напитка и внезапной остановкой сердца. Поднялся бы шум, и убийце пришлось бы прекратить свою деятельность.

— Не понимаю, — сердито сказал Мещеряков, — зачем он вообще это делает. Какой ему от этого прок?

— Думаю, никакого, кроме удовольствия, — ответил Забродов. — Это, конечно, только мое предположение, но, если бы кто-то хотел, скажем, завалить этот «Бельведер», отравление было бы именно массовым. Да и яд тогда использовали бы более простой. Подошла бы любая крысиная отрава — ее попадание в вино, по крайней мере, легко объяснить обыкновенной антисанитарией на производстве. А наш клиент действует тонко и умело заметает следы. Милиция всякий раз ищет мотив убийства по принципу «кому это выгодно», а мотива-то и нет!

— Домыслы, — заявил Мещеряков. — Довольно изящные, но — домыслы, и ничего больше.

— А кто спорит? — пожал плечами Илларион. — Любая версия, не подкрепленная фактами, может считаться домыслом.

— И как ты намерен добыть эти самые факты?

Забродов одним глотком допил кофе, снял и спрятал в карман очки с оконными стеклами, щелкнул зажигалкой и окутался облачком табачного дыма.