Первый класс

Мещеряков невесело фыркнул, припомнив уже успевшую основательно порасти быльем историю, когда Забродову действительно пришлось на некоторое время войти в роль этакого идейного каннибала с религиозно-эстетическим уклоном. Да, историй было много, и каждая из них могла закончиться тем, о чем пару минут назад говорил Илларион: гранитной плитой с изображением вот этой клоунской физиономии и выбитыми под именем и фамилией датами рождения и смерти. Несмотря на это, Илларион Забродов продолжал здравствовать и периодически выводить окружающих из душевного равновесия. Он действительно был очень осторожен — естественно, на свой, фирменный забродовский манер. С точки зрения среднестатистического обывателя, эта его осторожность выглядела сплошным каскадом безумных, неоправданно рискованных выходок, но Мещеряков знал: в основе каждого его шага лежит холодный расчет и профессионализм высшей пробы. Вот только Забродов, как и сам генерал, увы, не молодел, и при том образе жизни, который он продолжал вести, его шансы дожить до глубокой старости и умереть в своей постели были невелики.

В этом не было ничего необычного: являясь кадровыми офицерами, они оба жили в долг, отдать который по первому требованию обязались в тот самый день, когда принимали присягу. Обоих могли убить уже тысячу раз, но почему-то именно теперь, когда впереди замаячила старость, мысль о том, что Илларион Забродов может прямо сейчас допить свой кофе, выйти за дверь и больше никогда не вернуться, ранила особенно больно.

— Я буду предельно осторожен, — будто прочтя его мысли, сказал Илларион. — И вообще, если все пойдет по плану, мне даже не придется туда ехать. Все превосходнейшим образом решится без меня. В конце концов, по части вынюхивания подозрительных химикатов любой спаниель даст мне сто очков вперед. Да что спаниель — любая дворняга!

— Отстань, — отмахнулся Мещеряков. — С чего ты взял, что меня беспокоит твое поведение? Честно говоря, я продумываю план мероприятий. Надо бы, наверное, напрячь наших людей на приграничных территориях. Большие партии вина проходят через таможню не каждый день, и засечь груз, направляющийся в Песков, не составит труда.

— И что это даст?

— Мы будем заранее знать, откуда идет груз — с востока или с запада, — и сумеем подготовить торжественную встречу. А дальше — по твоему плану: быстрый захват и повальный личный досмотр, начиная с директора завода и кончая собакой сторожа. Только для этого, сам понимаешь, люди должны быть наготове в нужное время. Не могу же я целую неделю держать роту спецназа в кустах за заводским забором!

— Соображаешь, хоть и генерал, — похвалил Забродов и, с очень довольным видом откинувшись на спинку стула, под сердитое ворчание уязвленного генерала стал неторопливо допивать кофе.

* * *

Собственная служба безопасности в «Бельведере» отсутствовала. Охрана завода в Пескове, состоявшая из трех смен сторожей, насчитывала двенадцать человек и походила на службу безопасности в современном понимании этого словосочетания примерно так же, как рахитичная дворняжка пятнадцати сантиметров в холке похожа на датского дога. Что до московского офиса, то Климова и Муху вполне устраивала охрана, нанятая владельцем здания, в котором они арендовали помещение. В экстренных ситуациях, когда Муха не мог самостоятельно решить возникшие проблемы, он напрягал свои старые связи среди братвы и милиции. Обычно этого хватало, тем паче что упомянутые ситуации возникали все реже по мере того, как железная рука Кремля брала под контроль денежные потоки, а вольная братва мало-помалу меняла кожаные куртки на деловые костюмы, прибиваясь к большому и малому бизнесу.

Один-единственный охранник, числящийся в штате московского офиса «Бельведера», являлся, по сути, личным шофером и телохранителем Климова, который скверно водил машину, не мог самостоятельно постоять за себя и до смешного боялся быть убитым, похищенным, ограбленным, а может быть, даже и изнасилованным. Телохранителя Муха подыскал своему партнеру из числа своих старых знакомых. Гена Лыков был таким же бомбилой с Рижского рынка, как и сам Муха. Откликался он на кличку Буфет, имел солидные габариты, за которые и получил свое прозвище, неплохие рефлексы и аттестат о среднем образовании, которое, судя по всему, не оставило в коре его головного мозга сколько-нибудь заметных следов. Гена Буфет был человеком весьма полезным, поскольку охотно докладывал своему старому корешу Мухе о каждом шаге Климова, но в делах, где требовалась хотя бы минимальная сообразительность, толку от него было как с козла молока. От принятия самостоятельных решений Буфет воздерживался и правильно делал: оба раза, когда он предпринял что-то на свой страх и риск, закончились сроками заключения — к счастью, не слишком продолжительными.