Первый класс

Одним из таких знакомых был генерал Мещеряков. В ту пору он ходил в майорах и по долгу службы учил уму-разуму молодого лейтенанта Гургенидзе. А потом, когда так и не удалось наставить горячего джигита на путь истинный, Мещеряков позаботился о том, чтобы не оставить камня на камне от едва начавшейся военной карьеры Реваза. Что ж, приятно сознавать, что некоторые вещи не меняются со временем: человек, погубивший карьеру Ржавого, пару недель назад едва не погубил его самого. Враг остался врагом и по прошествии десятилетий, и Реваз собирался поквитаться с ним за все.

Нажав клавишу стеклоподъемника, Гургенидзе выбросил окурок в окно. Окурок покатился по укатанной до каменной твердости песчано-гравийной смеси и коротко зашипел, угодив в скопившуюся в выбоине лужицу грязной воды. Вслед за окурком Реваз выбросил из головы посторонние мысли, выдохнул из легких остаток табачного дыма, закрыл окно и спрятал в карман распечатку с фотографией смутно знакомого лица. Мощный двигатель джипа едва слышно урчал под капотом, наполняя салон почти неощутимой вибрацией, из вентиляционных решеток тянуло ровным сухим теплом. Машина стояла на проселочной дороге, которая под прямым углом упиралась в федеральное шоссе. Деревья и кустарники ветрозащитной полосы образовывали что-то вроде рамы, в которой виднелся коротенький отрезок асфальтированной трассы. По нему то и дело с шумом проносились автомобили, на краткий миг возникая в поле зрения, чтобы тут же скрыться за щетинистой полосой кустов.

Реваз посмотрел на часы, и сейчас же, лишний раз подтверждая точность его внутреннего хронометра, на шоссе показался ярко-красный седельный тягач, тянущий за собой длинную блестящую цистерну из нержавеющей стали. За первым виновозом, отставая от него не более чем на пять метров, проскочил второй, а примерно через сорок секунд в неровной раме голых ветвей мелькнул приземистый силуэт пожилого черного «форда».

— Это они, — сказал Реваз и, заметив, что водитель схватился за рычаг переключения скоростей, добавил: — Не спеши, дорогой, теперь они от нас никуда не денутся.

Он выждал с минуту и только после этого сделал водителю знак рукой: поехали. Тяжелый джип тронулся с места, дополз, разбрызгивая лужи, до перекрестка, дисциплинированно пропустил мчавшийся в сторону Москвы автобус и, газанув, выкатился на шоссе. За ним, оставляя на асфальте постепенно сходящие на нет желтоватые грязные следы, с отставанием на полкорпуса двигалась еще одна набитая вооруженными кавказцами машина.

* * *

Клим Зиновьевич Голубев сидел на полумягком стуле в уголке тесноватой приемной и, сложив на коленях руки, бездумно глазел в окно. За окном виднелась обнесенная кирпичным забором заводская территория, сейчас, в теплом бесснежном декабре, являвшая собой довольно неприглядное зрелище. Над забором качались на сыром ветру голые ветви деревьев; в отдалении, на горке, блестел сусальным золотом куполов Свято-Никольский храм, за кресты которого цеплялись низкие серые тучи.

Клим Зиновьевич сидел в приемной начальника производства уже двадцать минут. Он был на сто процентов уверен, что никаких неотложных дел у господина начальника в данный момент нет и что в приемной его держат нарочно, чтоб знал свое место и, не дай бог, не возомнил о себе лишнего. Но это очередное унижение оставило его вполне равнодушным, поскольку ничего не меняло в общей картине. Рассеянно следя за неровным полетом борющейся со встречным ветром вороны, Клим Зиновьевич терпеливо ждал, когда его позовут.

На исходе двадцать третьей минуты ожидания на столе у секретарши басовито зажужжал селектор. Сняв трубку и выслушав короткое распоряжение, секретарша повернула к Климу Зиновьевичу некрасивое, густо и безвкусно накрашенное лицо и с оттенком пренебрежения обронила:

— Голубев, зайди.

Разумеется, она тоже тыкала Климу Зиновьевичу — как, впрочем, и всем, кроме начальства. Поднимаясь и одергивая кургузый пиджак, во внутреннем кармане которого лежал новенький почтовый конверт без адреса, Голубев подумал, что взялся за дело не с того конца. Он потратил больше года и уморил не одну сотню крыс, экспериментируя с компонентами вещества, которое убивало, не оставляя следов. Это было почти идеальное орудие для разовых, единичных убийств, но как раз в этом совершенстве и крылся главный изъян: оно решительно не годилось для массового отравления. А Клим Зиновьевич чем дальше, тем больше убеждался в простой, как мир, и такой же жестокой истине: чтобы по одному призвать к ответу каждого, кто этого заслуживает, ему не хватит трех жизней.

«Что ж, — подумал он, — мышьяк и цианиды — тоже неплохо. Всему свое время и место. Надо достать необходимые химикаты и оборудование, наладить производство в нужных масштабах и для начала попрактиковаться на колодцах, попутно изучая устройство городских водозаборов и пути доступа к ним. Вряд ли это окажется очень просто, зато какой будет эффект!»

Он сдержал улыбку, представив себе тянущуюся в сторону кладбища вереницу похоронных процессий, постучал в дверь кабинета и переступил порог.