Первый миг свободы

— Такому сколько ни дай земли, ему все будет мало. И на чужую будет зариться. Таким вот и нужна война.

Раз в воскресенье отдыхала она на лавочке, которую брат соорудил для молодой жены, и глядела на озеро. Брата и невестки дома не было — они уехали навестить ее родителей. Вдруг видит Марта — подходит к мосткам моторка. Из нее выскочил Курт Штайнер и за руку вывел на берег какую-то молоденькую. Марта сразу поняла, что именно такой и представлял себе Курт будущую жену. Он весело поздоровался с Мартой, сказал, что вот захотелось ему по той дорожке пройтись да знакомой своей показать, как он бежал тогда.

— А вот и сама Марта, — закончил он свою речь.

На этот раз он позволил Марте сварить кофе, сам привез настоящего, в зернах. Посидели они так часок-другой.

— Такое, как мы с тобой пережили, — сказал он, взяв ее за руку, — вовек не забудешь.

— Да, уж конечно, — ответила Марта.

— Если нужно что будет, так приезжай к нам, — сказал Курт на прощание и записал ей свой берлинский адрес.

Вернулись родичи Марты, и сразу посыпались на нее упреки. Как это она посмела без них гостей принимать! Потом они учуяли запах кофе. Невестка разворчалась на Марту. Зачем она сервиз трогала из ее приданого! Потом разобрало их любопытство, пристали с расспросами, кто это был у Марты в гостях. Марта ответила:

— Да так, с войны еще знакомые.

А тем временем в деревне учредили какую-то «крестьянскую взаимопомощь». Брат все только ругался:

— А ну их к… Меня к ним нипочем не заманишь!

Марта сказала:

— Да уж таких, конечно!

Вечером села на велосипед и покатила в деревню. В трактире, что принадлежал ее родне, проводились собрания. Она посидела на одном из таких собраний, послушала. Иногда головой качала, если ей что не нравилось.

Брат заявил:

— Повадишься туда шляться, так чтоб ноги твоей здесь не было! Живи где знаешь.

— Не надейся — меня ты не выживешь, — ответила Марта. — Отец нам все поровну завещал. А хочешь — так можешь мою долю деньгами выплатить.

Карл не захотел. Но в душе злился и удивлялся — ишь как заговорила сестрица.

С тех пор с Мартой стали обходиться то так, то этак. То с ехидной любезностью, то шпыняли, как Золушку. Хоть и страшно бывало Марте возвращаться с собрания, все же как сядет на велосипед и поедет на собрание, так и на душе сразу полегчает. Но сердцу этого мало. Жизнь у нее была горькая.

Она истосковалась по Курту Штайнеру. Только бы он приехал, только бы на минуточку увидеть его лицо. Марте казалось, что непохоже оно на все другие лица. Только бы увидеть его снова, эти русые волосы, твердый взгляд. Услышать бы его голос. Ей столько надо спросить у него. Марте казалось, что он все на свете может объяснить. Женат он — а может, и ребеночек уже есть. Еще рассердится, пожалуй, если она так вдруг заявится. Но ведь сам с невестой приезжал и адрес оставил, где они в Берлине живут.

Так как брат Марты в бумагах не разбирался, а Марта, живя в одиночестве, давно привыкла сама со всеми делами управляться, то и выдался подходящий случай: Марта вызвалась съездить в Берлин в Крестьянский банк. Брата это вполне устраивало, а она и виду не подала, как важна ей эта поездка.

Марта все знала — как ехать и куда пойти. Приехала она вовремя и прямо из банка отправилась в Вайсензее, к тому дому, где жил Курт Штайнер. Подымаясь по лестнице, все думала: «Пойти? Не пойти?»

На третьем этаже на двери была какая-то незнакомая фамилия. Напрасно она осмотрела все другие двери. Наконец спросила у какой-то женщины, которая возвращалась домой с покупками:

— Скажите, где живет Курт Штайнер?

— Штайнер? Так он давно уж, как уехал.

— А куда — не скажете?

В ответ женщина только пожала плечами. А так как глаза Марты по-прежнему испуганно и настойчиво ждали ответа, та насмешливо развела руками.

И Марта пошла на остановку. Устала она. Смутно было на душе. Подумала: «Хоть написал бы, что ли!». И будто к земле придавило ее это горе: ссутулилась, уголки губ опустились. Чем ближе подъезжал автобус к родной деревне, тем больше знакомых лиц различала Марта. Тут она взяла себя в руки, потому что ей показалось, будто все на нее глядят. Услышав, как они говорили друг другу: «Вон та тоже всю войну одна оставалась, совсем одна жила», — Марта подумала: «Попробовал бы к вам Курт Штайнер сунуться, вы б его так выручили, сразу небось в гестапо бы сволокли». Потом пришла горькая мысль: «Ушел он теперь и больше не вернется».

С последней остановки Марта пошла домой пешком. Стоило бы ей немного дать себе воли, как снова накатилась бы тоска. Она показала брату квитанции из банка, а так как он в этих делах ничего не смыслил, то не мог ничего другого сказать, как только:

— Не могла, что ли, пораньше-то вернуться?

И тут вдруг почувствовала Марта, что есть у нее утешение. Есть у нее свое заветное, и никому она об этом не скажет. Ведь то, что есть у нее, — не вещь, а прошлое, пережитое. И там есть чем гордиться. Марта даже плечи расправила.