Первый миг свободы

После плотного завтрака многое представляется в ином свете. А генералу завтрак пришелся по вкусу. И его начальнику штаба тоже. Так что пока мысль о самоубийстве как-то отошла на задний план.

Двух приверженцев нашего апостола еще удалось спасти. Самого же лейтенанта и двух ефрейторов мы похоронили перед отъездом, за несколько часов до исторического момента.

Работенка была не из приятных.

Все трое выстрелили себе в рот.

6

Теперь мы передвигались на своих двоих.

А в остальном почти ничего не изменилось. Раздали ужин, все, как в родном вермахте, — с одним лишь отличием: вместо обычной бурды из мяты и чего-то там еще дали настоящего крепкого чаю.

Отставной радиотехник, он же будущий железнодорожник, попытался прикарманить карбидную лампу, чего я от него уж никак не ожидал.

Мы устроили над ней торжественное судилище и объявили ее единственной виновницей всех наших мук от тупой армейской муштры в старом прусском духе, насаждавшемся еще Фридрихом II.

Как и следовало ожидать, ее осудили — на вечное погребение.

Жертвы карбидной лампы веселились вовсю.

Не нашли дела поважнее!

7

Великий поход в пересыльный лагерь начался.

Что он окончился в Елгаве, это исторический факт.

Доморощенные пророки называли другие пункты назначения: Германию, уже упоминавшуюся Африку, Кавказ, Сибирь и многие другие, кто из-за звучного названия, кто из-за вполне естественного желания туда попасть.

Через каждые пятьдесят минут марша делали привал на десять минут тут же, у дороги.

Доставалось только лошадям, тащившим наши полевые кухни; советских поваров, похоже, одолевала одна забота: точно в положенное время, где бы ни находилась колонна, накормить всех и всегда.

Мы ожидали чего угодно, только не этого.

Но даже когда стало известно, что наш дивизионный генерал во время переговоров о сдаче в плен вдруг узнал в советском командире — бывают же такие встречи! — своего однополчанина по первой мировой войне, — оба они латыши, и в начале своей офицерской карьеры служили в русской армии, — нам пришло в голову, что советский генерал в приказе о взятии нас в плен наверняка уж постарается представить всю верхушку нашей дивизии в самом выгодном свете, — нам все равно было не по себе.

Но однажды пронесся слух: в пересыльном лагере нам всем выжгут клейма! Всем — без исключения!

Слух упорно держался, ширился.

Так вот в чем причина более чем корректного, прямо-таки дружелюбного обращения, — тем страшнее будет для нас замышляемая кара.

8

От Елгавы память сохранила множество маленьких серых палаток под огромным куполом неба. В одной из них жил я.

На следующее утро прибыли новенькие, они стояли снаружи, по ту сторону проволоки, и спрашивали:

— Вас уже клеймили?

Мы только улыбались с видом снисходительного превосходства.

С какой удивительной быстротой улетучивается страх!

Потребовались специалисты разных профессий, у меня не было никакой, я только знал наизусть несколько забавных стишков, а потому влез на повозку и стал их декламировать.

На другой день мы уже выступали целой концертной бригадой — с оркестром, певцами и акробатами.

Когда я в скором времени покидал лагерь в неизвестном направлении, среди пожимавших мне руки были и некоторые из недавних врагов, даривших мне на прощанье кто сигареты, а кто и кусочки сахару.

Я бы никогда не поверил, что попытка развеселить людей так высоко ценится ими.

Перевод Е. Михелевич.

Франц Фюман В ЗАРОСЛЯХ ЕЖЕВИКИ

8 мая 1945 года. Капитуляция гитлеровского вермахта