Первый психоаналитик в космосе

— Еще одну тему хочу затронуть затронуть в нашей беседе. Дело в том, что, как вы знаете, нам обязательно до осени надо отремонтировать крыши. И нам неожиданно повезло, одна фирма хочет провести у нас торжество. Денег, которые они заплатят, как раз хватит на ремонт, то есть на спасение, так сказать, нашего городка. Ведь можно так сказать? У нас — художники, журналисты и вы! Если мы назовем себя городом — это будет так созвучно, так в стиле эпохи Просвещения! Вы не находите? Но вот Лобанов, он, знаете ли, как большевик уперся и всячески протестует против этого. Он, вероятно, тоже считает, что чем хуже, чем лучше. Пускай, дескать, все обострится, чтобы начали уже хоть что-то решать. И его тоже можно понять, потому что он относился к заводу как к святыне и предпочитает, чтоб он совсем разрушился, лишь бы здесь не проводили корпоративы. Но я вас уверяю, дорогой мой, время идет, и эти методы уже не работают. Однако приходится признать, что и в вашей истории, и в истории нашей с вами страны Лобанов стал настоящим тормозом. Что называется, ни себе, ни людям. Вы знаете, как хорошо я к нему отношусь, но не могу отрицать, что по отношению к вам он поступает не совсем хорошо. Обязательно с ним поговорите! Только на меня лучше не ссылаться. А то он, чтобы заболтать вас, может перевести стрелки на разборку со мной, а ваш вопрос так и не решится.

После того, как завод покинули животные, пропали птицы. Не было ни голубей, ни воробьев. При этом Лобанов специально крошил батоны на облюбованные пернатыми места. Он взял свою супердлинную стремянку и обошел всю территорию. В известных ему гнездах умирали птенцы, родители их бросили. Лобанов решил удостовериться в том, что у него нет паранойи. Он отошел за несколько кварталов, нашел дворовую непуганую кошку, прикормил ее и взял на руки. Кошка вела себя нормально и даже урчала. Сделал несколько шагов… Ничего… Понес… При приближении к той границе, на которой Лобанов видел собак, кошка стала волноваться и напряженными лапами уперлась ему в грудь, а когда он попытался пересечь эту границу, кошка зашипела, выпустила когти, вырвалась и дала деру в обратную сторону.

Лобанов сидел на ступеньках проходной и курил. Пришел Сашка.

— Меня тут пробило. Я жене сочинил стихи на день рожденья, как думаешь, понравится ей?

— Валяй!

— Ты хороша и спереди и сзади,
Других не хуже даже ты с боков.
Когда увидел я тебя в наряде,
Меня накрыла вечная любовь.

— Ей не очень понравится, — сказал Лобанов. — Женщины не любят, когда их с другими сравнивают.

— Пусть пропадают тогда, сочиню какие-нибудь другие, — он присел рядом с Лобановым.

Лобанов рассказал ему про эксперимент с кошкой.

— А давай попробуем хомяков, а? Я сейчас слетаю домой. У меня у дочки в клетке живут. Посмотрим, как они.

— Известно, что будет. Они или убьют друг друга или сами умрут. Зачем тебе это?

— Для чистоты эксперимента.

— И дочку опять же травмируешь…

— А чего ты думаешь? Радиация какая-то? Может, горслужбы крыс потравили как-то? Животные тот яд чувствуют, они ж более чуткие, а мы-то нет. Так может?

— Нет, это как-то связано с этим сраным праздником.

— Ладно тебе, Леш. Я тебя вполне понимаю и разделяю… Но не надо все-таки перегибать. Опять же, вот посмотри, летает муха. Она как летала, так и летает. И ничего ей не делается. Знаешь, что это означает?

— Что?

— Значит, тут только для теплокровных может быть какая-то угроза, но мы ее не чувствуем, потому что, опять же…

— Я чувствую. И я точно это знаю. А ты, если хочешь, бери пример с мух.

— Ну, если это неизбежное зло, чего ты мучаешься? Давай на неделю махнем ко мне на дачу, рыбу будем ловить, пиво пить, а ворота пусть Каштанка открывает.

— Согласимся, что у нас это все уже отобрали, раз и навсегда, да? Теперь это просто грядка для бизнесцентра, а мы никто и звать нас никак? Вот уж хер!

Лобанов продемонстрировал это дело мирозданию, вставая со ступенек, и увидел, что напротив него стоит Лев Денисович. Он пришел, так сказать, для конструктивного диалога, но жест, конечно, принял на свой счет.

— Вы что, говорили обо мне? — спросил он.

— Нет, ты ничего такого не подумай, — попытался успокоить его Сашка.

— Ах, вот как?! И о чем же вы тогда, позвольте узнать, здесь говорили? — спросил он.

— О победе уринотерапии, — Сашка хотел отшутиться, но шутка угодила в самое больное место.

— Вот как! — воскликнул Лев Денисович, обращаясь при этом не к Сашке, а к Лобанову. — Объясните мне, по какому праву вы считаете возможным выносить свой приговор любому начинанию?

— Лев Денисович, мы не о тебе вовсе говорили. Извини, мы спешим, — попытался уклониться от разборок Лобанов.

— А вот и не извиню! — сказал Лев Денисович. — По какому праву вы считаете возможным распоряжаться механическим цехом?

— И как я им распоряжался?

— Не юлите! Я все досконально знаю! И вы считаете возможным, только потому что ваше мировоззрение не совпадает с моим, решать мою судьбу и судьбу моего учения?

— Да какого, в жопу, учения?