Первый шпион Америки

— Ну что вы, Ефим Львович, — мягко упрекнула его Аглая Николаевна. — Господин Каламатиано впервые пришел к нам в дом, а мы будем принимать его на кухне. Нет-нет, проходите в гостиную! Петя, усаживай гостей за стол. Прошу меня извинить за его скудность, меня оповестили обо всем только за полчаса до вашего прихода, поэтому…

Аглая Николаевна развела руками, оборвав себя на полуслове и не сводя с Каламатиано глаз, в которых угадывался и неожиданный женский интерес, и потаенная печаль, и робкая надежда. На что? Она и сама не знала. Синицын перехватил этот взгляд и нахмурился. Он, видимо, считал, что никому, кроме него, не позволено больше распространять свою власть на эту хрупкую женщину, в которую он был влюблен давно и безнадежно. И, судя по всему, безответно, несмотря на все его старания в отношении Пети, в судьбе которого он принимал деятельное и почти отцовское участие. Нежная натура Аглаи Николаевны не принимала его грубого, почти военного напора. Светской куртуазны ему, сыну гуляки-ротмистра, выучиться не пришлось, но страсть сжигала Ефима Львовича, и он, особенно после смерти друга, настойчиво и требовательно стал предъявлять свои права на красавицу-вдову, требуя немедленной близости и свиданий! и не пуская в дом посторонних мужчин. Появление же Каламатиано, которого он привел сам, его нежное лицо, его смущение, обходительные манеры и умный, всепонимающий взгляд с первой же секунды очаровали Аглаю Николаевну. Она даже была рада, что появились заботы по приготовлению ужина, и Лесневская имела возможность немного побыть одна, успокоиться, пока мужчины обсуждали свои дела.

Ефим Львович, прикрыв дверь гостиной, быстро посвятил Каламатиано в планы, связанные с Петей, этой квартирой, горшком герани и синей вазой с китайскими драконами на подоконнике как условными сигналами. Ксенофон Дмитриевич со всем согласился. Синицын передал ему срисованную им карту, где обозначались мятежные войска и районы, занятые ими. Встал вопрос об оплате. Ефим Львович отказался получать доллары, хотя в первом разговоре он не возражал и против такой формы вознаграждения.

— Пойми, Ксенофон, я разузнал, где в Москве можно обменять доллары, фунты и франки, но тамошние спекулянты обдерут тебя как липку да еще надуют, а кроме того, в один прекрасный момент тебя прихватят чекисты, которые время от времени проводят облавы на мошенников. Тебе, я надеюсь, легче через знакомых коммерсантов и вполне официальным путем произвести такой обмен.

— Мне это несложно, — кивнул Каламатиано.

— Я просто думал… — Он выдержал паузу, но Синицын тотчас все понял и перебил его:

— Пока вопрос об эмиграции не стоит. Большевики вряд ли продержатся до конца года. Здесь мы дома, а там кому мы нужны, Ксенофон? — Подполковник вытащил папиросы, закурил. — Да и жить хочется сегодня, а не завтра.

— Нет вопросов. За карту я заплачу триста рублей, но за короткие сообщения буду платить от ста рублей и выше. Если это важное стратегическое сообщение, то двести — триста рублей. За срочность, ценность, естественно, надбавка. Имеет значение и объем. Решать все эти вопросы буду я и постараюсь, чтобы вы были заинтересованы работать на наше Бюро. Вы также должны будете писать расписки в получении денег. В них будут стоять такие фразы: «За консультацию по заданной теме» и «За проделанную работу». Фамилия и сумма.

— А если расписки попадут в Чека? — спросил Синицын. — Это явное разоблачение!

— К сожалению, деньги не мои, а правительства Соединенных Штатов, а в любых государственных учреждениях сидят ретивые чиновники, которые следят за тем, чтобы деньги расходовались разумно, с пользой и оформлением последующей отчетности. Будем надеяться, что эти расписки, кроме американских чиновников, больше никто читать не будет.

— Маловато сто рублей как нижняя сумма оплаты за секретные сведения, — усмехнулся Синицын.

— За особо важные вещи, как эта карта, я плачу триста. Я же сказал, что сам буду определять ценность и стоимость каждой информации.

— Почему же за эту карту триста, а не шестьсот, к примеру? — не понял Ефим Львович.

— Тут не обозначены районы Сибири, где также, по моим сведениям, растет сопротивление новой власти. Если будут прибавлены и сибирские районы, я заплачу еще триста.

— Не густо, — выпустив несколько красивых колечек дыма, вздохнул подполковник.

— А сколько вы получаете у себя в Военконтроле?

— Какая разница?! — проворчал Синицын. — Конечно, меньше. Гроши. Но, работая на тебя, мы рискуем жизнью. Если нас разоблачат, к стенке поставят без разговоров.

— Я понимаю, — помолчав, проговорил Каламатиано. — Я бы сам за все платил больше. Но пока я ограничен этими, утвержденными, увы, не мной тарифными ставками. Единственно, что я могу пообещать, это не занижать их и стараться платить вам как можно больше. А кроме того, я надеюсь, что для вас эта работа не только бизнес и способ заработка? — Ксенофон Дмитриевич улыбнулся и пристально посмотрел на Синицына и Ясеневского.

— Мне вообще не нужны деньги! — неожиданно заявил Петя. — Я готов бесплатно работать, лишь бы большевики исчезли из нашей жизни!