Первый ученик

- Знаю, что задано, - перебил Швабра. - Что вы топчетесь на одном месте? Не выучили - так прямо и скажите, что не выучили. Нуте, я жду.

«Вот черт, придирается, - насторожился Мухомор. - Теперь отвечай не отвечай - все равно срежет».

- Глаголы, имеющие окончание на…

- Фу! - развел руками Швабра. - Да я уже это двадцать раз слышал.

- Так что же, в конце концов, отвечать? - еле сдерживая раздражение, спросил Мухомор. - Я не знаю, что отвечать. Задавайте вопрос - я и отвечу.

- Те-те-те… Это что же? Это каждый гимназист будет выходить к кафедре, задирать нос и учить меня, как его спрашивать? Ну-ну-ну… Так-так-так… Ах вы, с позволения сказать…

Швабра сам не знал, что «с позволения сказать». Покрутил пальцем в воздухе, желая подыскать подходящее едкое слово, но ничего лучшего не выдумал, как презрительно выругаться:

- Насекомое!

У Амосова рот до ушей. Обрадовался, что Володьку «подшпиливают».

- Да-да, Коля, - повернулся к нему Швабра. - Вот именно - насекомое. Насекомое. С лапками, с ножками… Хе-хе…

- Чего дразните человека? - обиженно заметил Самохин. - Придираетесь только…

Швабра побежал глазами по партам, сделал веселое лицо и расцвел нехорошей улыбкой.

- А кто из вас скажет, - язвительно спросил он, - сколько нашему уважаемому Самохину осталось сидеть в гимназии? Ась?

Кроме Амосова, Буха, Нифонтова да еще двух-трех, с подобострастной улыбкой глядевших на Швабру, все нахмурились и молчали. Лишь Корягин сказал угрюмо:

- Несправедливо. Что мы, не видим, что ли?

- Как? - подскочил к нему на носочках Швабра. - Что? Чего? Вы что изволили сказать?

Корягин молчал. Опустил голову, водил пальцем по парте.

- Ну и ученики, - сказал Швабра. А Мухомору сухо: - Садитесь, голубеночек.

Мухомор сердито пошел на место. Швабра склонился над кафедрой и поставил в журнале двойку. Медведев заметил, показал классу два пальца.

- За что? - нервно сказал Самохин. - За что? - подхватили другие.

- За что? - бурно зашевелился класс. - Неправильно! Несправедливо! Придирка! Мы директору жаловаться будем.

- Самохин, вон из класса! - приказал Швабра. - Марш! Самохин вскочил, побледнел.

- Марш! - повторил Швабра и широко распахнул дверь. - Вон отсюда, негодяй! Слышишь?

- Слышу, да не пойду. Не орите. Какой я вам негодяй?

- Что?!

Швабра выпрямился во весь рост. На висках у него надулись жилы.

- Брось, не надо, - шепнул Корягин и осторожно потянул Самохина за рукав. - Молчи, не говори ничего. Сядь.

Самохин нервно отдернул руку.

- Остынь, - умолял Коряга.

Но Самохин не мог успокоиться. Накопившаяся обида хлынула через край. К горлу подступил ком, душила злоба. Негодовал. В глазах потемнело.

Все с ужасом уставились на него.

- Не пойду, - еще раз упрямо сказал Самохин. - Лопну, а не пойду.

- Нет, пойдете! - побледнел Швабра. - Нет, пойдете!

- «Нет, не пойдете»! - не помня себя, передразнил Самохин.

- Последний раз предупреждаю, - сделал шаг Швабра, и у него дрогнули губы: - Вон отсюда!

Самохин - ни с места. Не спуская глаз с приближающегося Швабры, он стал шарить руками по парте, отыскивая тяжелую книгу. Корягин заметил, быстро убрал ее и стал умолять:

- Самоха, оставь, не надо… Слышишь? Ну, я прошу, прошу тебя…

- Да иди ты к лешему! - крикнул Самохин. - Не дергай меня за блузу!

Швабра еще шаг вперед…

Класс, как на раскаленной жаровне. Еще миг и…

Но Самоха не выдержал. У него хлынули слезы.

- Тюремщик, а не учитель! - зарыдал он, опустившись на парту. - Всю душу вымотал.

- Амосов, - холодно сказал Швабра, - сейчас же позови Акима. Пусть он выведет эту гадину.

Амосов испугался:

- Афиноген Егорович, не надо…

Однако не посмел ослушаться и вышел из класса.

И стало вдруг тихо-тихо.

Но вскоре где-то родился звук. Это на цыпочках обратно спешил Амосов. За ним - тяжелые солдатские шаги Акима.

Все ближе и ближе…

У многих перехватило дыхание. Горящими глазами сверлили дверь.

- Кррах! - неожиданно хрустнуло что-то. Все вздрогнули-оглянулись.

- Что такое?

Ничего… Это Корягин, нервничая, переломил пополам карандаш.

Один Мухомор, казалось, сидел спокойно. Он сдвинул брови, туго сжал кулаки и ждал…

Вошел Аким. За ним бледный Амосов…

- Выведи! - коротко приказал Швабра.

Аким к Самохину.

- Не смей! - рванулся Мухомор и загородил дорогу. - Не смей, Аким!

- Это что еще? - закричал Швабра. - Токарев, сесть!

- Нет! Не позволю! - не помня себя закричал Мухомор. - Не позволю! Нет! Что же вы смотрите? - обратился он к классу.

- А! - крикнул кто-то, и вмиг человек десять столпились в проходе.

Аким опешил.

Сзади взвизгнули дико:

- Бей!!!

Была бы свалка, но Швабра струсил и подбежал к Акиму. Сжав ему локоть, он быстро сказал:

- Оставь! Уйди!

Все облегченно вздохнули… Вздохнул и Аким.

- Ишь, - поскреб он небритую щеку, - развезло вас, башибузуков. - И к Мухомору: - Кипяток какой… Сморкач. Голова твоя медная.

Он улыбнулся даже, но вдруг вспомнил: «Нельзя, нужна строгость». Нахохлился, повернулся и пошел, бурча что-то себе под нос.

А Амосов все еще стоял, раскрыв рот, и жалобно смотрел на Швабру.

- Ну, довольно, - сказал тот, - потом разберемся… До чего доводите себя… Разве можно так? Это что же? Это… Это же… Ай-ай-ай. Почти что бунт.