Первый ученик

- Да, почти что, - угрюмо подтвердил Корягин, отдуваясь и застегивая на себе пояс с увесистой бляхой.

Швабра промолчал. Желая рассеять тяжелое впечатление, он сказал с кривой улыбочкой:

- Закройте дверь, бунтари…

Нервничая, вынул часы, посмотрел на стрелки и с треском захлопнул крышку.

До звонка - семь минут. Чтобы как-нибудь заполнить время, решил вызвать Буха.

Бух вышел и стал монотонно читать.

А Самохин опустил голову и думал: «Теперь конец… Теперь могила».

ИХ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО ПРИБЫЛИ

С утра жизнь потекла обычным порядком: звонок, молитва, уроки. Но не успела закончиться вторая перемена, как в класс вбежал перепуганный Попочка и сообщил:

- В город прибыл его превосходительство господин попечитель учебного округа. Будет в гимназии, будет в классах, будет сам спрашивать учеников и…

Не договорил, бросился в следующий класс.

- Тсс!… Прибыл его превосходительство… Будет сам спрашивать. Подтяните пояса. Одерните куртки. Уберите с пола бумажки.

И Попочка уже в шестом.

- Прибыл его превосходительство… Эй, вы, там, у окна, почему явились нестрижеными? Немедленно к парикмахеру! Василевский, где твоя пуговица? Пришить!

- Чем же я пришью?

- Чем хочешь. Хоть пальцем.

Через минуту голос Попочки несся уже из последнего, восьмого, класса.

- Господа, вы же взрослые, а черт знает, на кого похожи. Что это за прически? Убрать вихры! Трубников, что за маскарад? Почему рукава до локтя?

- Вырос, - солидно ответил Трубников. - Еще в пятом классе сшили. А в чем дело?

- А в том дело, что не смейте попечителю в таком виде показываться. И штаны у вас, смотрите, с бахромой.

- Хорошо, - угрюмо ответил Трубчиков, - я их сниму. Я буду сидеть в кальсонах.

- Глупо.

- Вот тебе и на. «Глупо»… И в штанах глупо, и без штанов глупо. Купите мне новые брюки.

- Я не обязан.

- Ну, пусть попечитель купит…

- Хорошо. Я доложу попечителю. Он вам купит… Он вам так купит, что вы на всю жизнь забудете, как острить.

А Аким уже облачился в новый казенный сюртук: в два ряда медные пуговицы, на рукаве у локтя широким углом серебряный позумент, на груди бронзовая медаль.

Он поспешно тер мелом дверную ручку и бурчал на шмыгающих гимназистов:

- Ишь, разбегались… Вот приедет - даст вам дерку… Покажет, как курить по закоулкам, как в партах голубей водить, башибузуки…

- А вы, - набросился он на восьмиклассника Минаева, - чего туда-сюда ходите? Коридор не бульвар, нечего тут разгуливать.

Минаев остановился возле Акима и, ткнув пальцем в медаль, спросил:

- Это за что же тебе?

- Молодой еще знать, - сурово ответил Аким. - Дали - значит, за дело. Зря бы не дали.

- Бронзовая или медная?

- Ну-ну, проходи-проходи, не топчи мне тут пол ножищами, - заворчал Аким и снова принялся чистить ручку.

Минаев не унимался:

- Не сердись, покажи, что на медали написано.

Аким гордо:

- На, читай.

Минаев прочитал: «Не нам, не нам, а имени твоему».

- Это что же значит? - удивленно спросил он. - Загадка какая-то.

Аким обиделся.

- Сам ты - загадка, - сказал он. - «Не нам» - значит не нам, а «имени твоему» - значит божьему. Понял? А еще в восьмом классе учишься. Тригонометрия. Косинус-мосинус… Азиат ты, латынец. Люди норовят в церковь, а тебя черт по бульварам носит.

Минаев улыбнулся.

- Не бурчи, - сказал он. - За войну тебе дали медаль-то?

- А за что же? Не за танцы. А зубы скалить нечего. Я тридцать лет царю служил, а ты…

- А я не буду царю служить.

- Как?

Аким уронил тряпку и долго смотрел на Минаева. Наконец сказал с обидой:

- Усы пробиваются, а ума, как у директорской козы. Как же ты не будешь царю служить, глобус ты этакий? Да тебя, знаешь, за такие слова куда упекут? А кому же ты служить будешь? Революционерам? Энтим, что по заводам бунтуются? Эх, - вздохнул он, - учили тебя, дурака, восемь лет учили… Выучили на свою голову. Батюшка вот не слышит, он бы тебе…

- Что?

- Он бы тебе прописал проповедь на мягком месте. Какой, подумаешь, революционер нашелся… По городскому саду туда-сюда кавалером, а по два раза в неделю без обеда сидишь. Тьфу!

Аким окончательно разобиделся, поднял тряпку и снова набросился на дверную ручку.

В класс забежал на минутку Швабра. Он сам прикрыл за собой дверь и молча уставился на учеников. Дождавшись абсолютной тишины, сказал чуть дрогнувшим голосом:

- Знаете? Сообщили вам?

- Знаем, - тихо ответили гимназисты.

- То-то. Будет спрашивать. Знаете?

- Знаем. Попочка нам уже доложил.

Швабра был так взволнован, что даже не заметил, как надзирателя назвали Попочкой. В другое время он этого не простил бы.

- Ну, так вот, - сказал он, - будут отвечать только лучшие. Ты, - указал он на Мухомора. - И ты, - показал он на Амосова, - и ты, - ткнул он пальцем в Буха, - и ты, Нифонтов. Приготовить тридцать седьмой параграф. Если спросит его превосходительство, скажите, что дальше мы еще не учили.

- Как же так - не учили? - поднялся Самохин. - Уже, слава богу, сорок девятый долбим. Третий день долбим…

- А я говорю: скажите, что дальше тридцать седьмого еще не учили, - обрезал Швабра.

- Ага, - сообразил Самоха, - соврать нужно… Ловко…

Швабра позеленел, но сделал вид, что не слышит.