Первый витязь, или XX с гаком лет спустя

– Ай да молодчина, Мук-ветрогон! – похлопал по плечу изобретательного воздухоплавателя Перебор Светлогорыч. – Доставил нас до острова, как и обещал! Благодарю за службу, дружище! – богатырь достал мешок с золотыми монетами и протянул его Муку, – Вот, как и я обещал в свою очередь, всё твоё. Заработал, честно! Всё, мы в расчёте. Прощай!

Проникшись такой щедростью, а больше добрыми словами, Мук шмыгнул носом и дёрнул за рукав богатыря.

– Перелебор-боходор, у мине тута римонта на тва-тири щаса, – многозначительно произнёс Мук. – Есели успехаете, можу вас с акоянуго Хилогондоса отвюзить бисиплутно на болшой земеля. Болще жидат не буту. Баюсю одинака.

– Спасибо и на этом! – подмигнул богатырь изобретателю. – Так и быть, коли успеем, улетим с тобой, ежели нет, не поминай лихом и не переживай, сами как нибудь выкрутимся-выберемся, не впервой, поди. Ну, всё, пока! – пожал руку изобретательному капитану воздушного судна Перебор и развернулся к товарищам, – Сгружаемся мужики, и вплавь до острова.

Выплыв вместе с лошадьми на берег, путники проверили свою и лошадиную амуницию и, вскочив в сёдла, помахали Муку на прощанье.

– Тири щаса! Тири! – сложив ладони рупором у рта, крикнул им воздухоплаватель. – Возвиращуйтиси!

Богатырь и его спутники проехали по песчаному берегу и скрылись в зарослях проклятого острова, направляясь вглубь его, к видневшейся над зорослями расщелине в скалистом хребте.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В княжеском тереме тоже было не до веселья. Челядь княжеская, включая зажравшихся бояр, на время бросивших разорять казну, не находила себе места от беспокойства за самочувствие государя своего, светлого князя Свистослава Златоглавого. Совсем занемог государь в палатах своих. Пуще прежнего капризничать приноровился. А совсем недавно новая блажь в его высокопоставленную венценосную голову вклинилась. Ни с того, ни с сего, пообещал княже преставиться совсем скоро, ежели на фоне общего социально-психологического кризиса не появится хоть какой-то просвет в его безрадостном житье-бытье. И ничто не помогало в «аннулировании» этого его «обещания». Бывает ведь так – втемяшишь себе в голову чепуху, уже сам этому не рад, а избавиться от опасного чувства предрешённости никак не получается.

И в этот раз нечто подобное произошло. А всё потому, что князь уже дважды встретил на своём монаршьем пути старуху с косой, приняв эти случайности именно за закономерный роковой знак свыше. А то, что третьей встречи со «старухой» ему не пережить, он уже, не дурак, сам домыслил, догадался. И хотя ему и лекари, и аптекари, и иже с ними, пытались доказать обратное, что старухи с косами в его случае были совершенно безобидными существами, причём абсолютно живыми, Свистослав упёрся и ни в какую – умру, говорит, и, хоть убей его, никого не слушает.

А услужливый дьячок знай себе, посмеиваяется в кулачок. Весело Архиплуту окаянному. Бояре же испугались за князя всамделишне. Ведь ежели престарелый князь занеможет, захворает, зачахнет и скоропостижно умрёт от тоски суеверной, то княжество вовсе безотцовщиной останется, да окончательно по миру пойдёт. Наследников у государя нет, завещание суеверным князем до сих пор не написано. А это что значит? Верно! Ведь как пить дать перегрызёмся за власть, перебьём друг дружку, угрюмо думали придворные, искоса поглядывая на золочёный трон, да и народ за время смуты окончательно распоясаться может, тоже аспект немаловажный. И так вон бухтят на каждом перекрёстке, недовольство властью, холопы неблагодарные, выказывают. Так кто виноват и что же делать, искали ответ на исконные сакраментальные вопросы в своих головах придворные и додумались-таки до того, что оба вопроса у них слились воедино – кого бы виноватым сделать? А ответа как не было, так и нет.

А дело по сути выеденного гроша не стоило. В первом случае, к князю Свистославу в покои случайно забрела стоящая в штате уборщица, бабка Алеврина Гузьманишна, с тяжёлого купало-праздного похмелья перепутавшая швабру с косой, в пользу сельхозинструмента. Во втором эпизоде монарх нарвался на садовницу, Амотью Викулишну, промышлявшую уборкой лишних кувшинок новаторским методом в пруду княжеском, вырытом на заднем дворе. Привязав на конец штакетины обычный серп, который, князь, с суеверного перепугу, за косу старухину и принял, бабка-рационализатор срезала водяные лилии, чуть ли не с самой середины водоёма. Из-за этой любительницы инноваций и её «очумелых ручек» княже окончательно загрустил.

Картина маслом усугублялась тем, что рабочая форма одежды для обслуживающего персонала, в которые, по придворному протоколу (параграф 66. «Костюмы для разных чернорабочих») одевались женщины самого старшего «послебальзаковского» возраста, состояла из чёрных сарафанов с капюшонами. Коли не это, может быть подобного эффекта от произошедших случаев и не произошло.