Пес государев

– Государь! Ты что удумал? На кого ж ты Русь-матушку оставляешь? – воевода на коленях к Царю ползет да руки его с перстнями целует.

 

– А я вижу в сем умысел великий, – вдруг с лавки Федька поднимается да Царю с улыбкой кланяется.

 

– Федька! – воевода к сыну кидается да на лавку обратно его за рукав тянет. – Ты пошто в разговор важный лезешь?

 

– Пущай говорит, – Царь на Федьку смотрит, глаз отвести не может.

 

– Неспроста наш государюшко из Московии бежать собрался, – Федька молвит. – Бояр думских известие сие поначалу возрадует, но недолго им веселье править. Не бывать на престоле Старицкому. Не исполниться этому замыслу. Люд простой государя нашего любит, а к боярам с пристрастием относится. Чую смуту великую да бунт народный супротив их власти. Побоится боярство мятежа народного. И станут они государя нашего взад, на трон кликать. Вот тогда-то Иоан Васильевич свои правила им и выкажет.

 

– Ох… Федька… – воевода испуганно на сына поглядывает. – Не сносить тебе за такое головушки.

 

– А ведь прав твой сын, – Царь молвит, из красного угла выходя. – Видать ты, Федя, не токмо воин смелый да плясун знатный. Умом тебя природа-матушка наделила, не скупясь. Все, что сказывал, все правда. Словно мысли мои проглядел.

 

 

Шуба длинная по снегу за ним змеей вьется. Посох тяжелый дыры на дорожке глубокие оставляет. Царь веселый с подворья стрелецкого к саням идет. На меха плюхается да возницу палкой в спину тычет.

 

– Трогай, милый! Да вези меня ко дворцу скоренько!

 

А вокруг зима-чудесница. Снегом очи царские слепит. Морозом щеки прихватывает. Иван в санях сидит да улыбается. Камень тяжких мучений рассыпался прахом. Колокол набатный стих. И такой покой в душе, будто наполнилась она воздухом свежим, хрустальным и летит в небо голубое да чистое.

 

«Ох уж Федя! Ох и молодец! Как же сам я про то не додумался? Ведь и впрямь люд простой во мне души не чает. А боярам смута страшнее суда божьего. Ай да Федя! Ай да голова!»

 

И снова пред очами царскими образ молодца красного встает. Очи звездами блещут. На щеках, словно зорька ранняя, румянец горит, а губы алые слова ласковые шепчут.

 

– Все, что хочешь, ради тебя, государюшко, сделаю. Позови только, и я к тебе птицей спешною прилечу. Сяду у оконца на веточку, буду сон твой охранять да петь на рассвете песни нежные.

 

 

Вот и крыльцо дворцовое. Возле дверей дубовых стража стоит да на Царя удивленно смотрит. Не помнят они государя в радости. И улыбку на его устах никогда не видели.

 

Царь головою мотнул, мысли горячие прогоняя, да во дворец вошел. Прошел мимо стражи, брови насупив, и бросил мимоходом наказ важный:

 

– Вяземского ко мне зовите. Чтоб через час подле моей двери стоял!

 

День важный близится. С церквей все иконы да святые мощи свезены. Казна царская в сундуки собрана. Только всего и осталося, что коней в сани запрячь да в путь двинуться.

 

 

Ночка зимняя длинная да темная, рано на землю спускается. Светит она звездами с неба черного. Лик Луны в окно глядит, светом мертвым душу бередя. Царь по опочивальне мечется, аки зверь загнанный. То на колени пред образами падает. То к окну подходит да на Луну бледную любуется. Васька верный на полу в полудреме ворочится да ворчит на Царя почем зря.

 

– Угомонишься ты сегодня, государь? День завтра важный, а ты не ложился вовсе!

 

– Страшно мне, Васька! Ох как боязно! Ежели пойдет все не так и Старицкого дума боярская на престол поставит? Гнить мне до конца века в тюрьме монастырской! – Царь посередь комнаты стоит да в одежды кутается.

 

– Отвлекись от дум мрачных, государь! Вина выпей! Девку знойную к себе позови! – Васька с полу поднимается. – А еще лучше… Кликни к себе Федьку Басманова! Да вели ему плясать тебе!

 

– Федьку, говоришь? – Царь задумался. – А пущай его ко мне зазовут! – рукою шуту он машет. – Только не для развлечения. Говорить с ним стану!

 

 

Федька за столом сидит, медок попивает да кота черного по спине мягкой поглаживает. Тот глаза желтые щурит да песни поет, а Федька с ним беседу ведет неспешную.

 

– Ничего, Котофеевич! Будет и на нашей улице праздник. Кончатся деньки бояр столбовых. Станем мы, Басмановы, думой править да с Царем совет держать! Мне бы только понять, каков он! Найти в нем место слабое и на нем, как на гуслях, играть. Чтоб без меня ему не пилось, не елось. Чтобы жизни своей без меня он не радовался да все думы свои мне поведовал. А для этого надобно мне дело непотребное свершить. Свое тело молодое ему отдать на поругание. Только вот чую, боится он в греха содомского. Как в народе сказывают, и хочется, и колется, и мамка не велит.

 

Дверь в светелку распахнулась, и гонец, снегом запорошенный, на пороге замер.

 

– Государь тебя кличет, Федор Алексеевич! – гонец сказывает и шапку с головы снимает.

 

«Вот и знак тебе, Федька! Вот и повод Царю показаться! – Федька думает. – Сейчас мне главное его сердце похитить. Ой, спасибо, бабушка-ворожея, за глаза черные, как омут глубокий! Ведь никто еще супротив взгляда мого не устоял. А ведь Царь, он чего? Тож человек живой! Главное – не напужать его напором. Знамо дело, он шибко верующий, а желания содомские – грех великий!»