Пес и волчица

Лукулл провел ладонью по горлу, вопросительно взирая на императора.

-- Нет, к чему такие бессмысленные расходы. Пусть отправляются с Базиллом. Из всего следует извлекать пользу, а от мертвого какая польза? Пусть служат. Ты говорил, при Лекте они хорошо бились.

-- Так мне передали. Марианец при штабе... Не слишком ли опрометчиво?

-- При штабе ему нечего делать. У меня своих трибунов достаточно. Пойдет центурионом.

-- Не согласится.

-- Тогда, закую в кандалы, как мятежника. Не хватало еще с ним нянчиться. Некоторых моих центурионов следует повысить[190]

, заменить погибших отличившимися солдатами. Твой марианец будет одной из таких замен. Командный опыт есть, служит не первый год.

-- Твое право, Луций Корнелий, хотя, мне кажется, ты запускаешь лису в курятник.

-- Посмотрим на его реакцию. Возможно, она подскажет, как поступить с Фимбрией.

Лицо трибуна было безупречно-породистым, под стать родовому имени -- Пульхр[191]

. Патриций, знает себе цену. Такой, даже стоя перед конным, все равно будет взирать на него свысока. Деревенщина Север всегда подсознательно сторонился лощеных сенаторских сынков, изрядно насмотревшись на них еще в Испании. Гонором, неподтвержденным заслугами, они резко отличались от всадников, хотя и среди тех встречались любители расставлять окружающих по количеству сестерциев в кошельках. А тут к доходам прибавлялась еще и родовитость. К сожалению, она не добавляла ума, что нередко приводило в прошлом к военным катастрофам, когда такой вот бестолковый, но невероятно самонадеянный мальчишка получал в свою власть целый легион.

Впрочем, трибун, вошедший в палатку, выделенную марианцам, мальчишкой не был. На вид -- не моложе Севера, даже, скорее, старше. Холодный взгляд, вскинутый подбородок, поджатые губы. Лицо, как у статуи.

"Не иначе, с малолетства перед бюстами предков вырабатывал взгляд, исполненный достоинства, чтобы, не приведи Юпитер, не посрамить славной фамилии".

Легионеры отдыхали. Барбат и еще двое где-то шлялись по лагерю. Север и Лапа, сидевшие на колющемся соломой тюфяке, в четыре руки чинили рваную кольчугу. Бурос держал перед их лицами масляный светильник: снаружи уже сгущались сумерки.

Трибун молчал, оглядывая контуберний. Север, изучающе провел взглядом по его фигуре с ног до головы, нехотя поднялся и вытянулся перед сулланцем.

-- Мое имя Клавдий Пульхр Глабр, трибун Второго Победоносного.

-- Квинт Север, трибун первого, не менее победоносного легиона Флавия Фимбрии.

-- Бывший трибун.

-- Меня никто не освобождал от этой должности.

-- Луций Корнелий Сулла, император, освобождает тебя, марианец.

-- Уважаемый, не называл бы ты меня марианцем, мы тут все порядком подустали от этого.

-- Вот как? Пришла зима и заяц решил сменить шкуру?

"Где ты хоть зайцев-то зимой видел?"

-- На что ты намекаешь, Клавдий Глабр?

Трибун не удостоил Квинта ответом на этот вопрос.

-- Сулла прощает тебя, марианец и дарует тебе возможность принести пользу Риму. Искупить измену кровью.

"Где-то я уже такое слышал. Совсем недавно. Они сговорились, что ли?"

-- Прощает? Искупить измену? Ты не ошибся палаткой, уважаемый?

-- Ты отказываешься? Другого предложения не будет.

-- Я отказываюсь? Ты еще ничего не предложил.

-- Тебе предоставляется возможность встать под знамя Орла...

-- ...уже под ним стою.

-- ...в должности центуриона шестой центурии десятой когорты Второго Победоносного легиона.

"О как. Шестая центурия десятой когорты. Младший крайний[192]

. С другой стороны, могло быть хуже".

-- Сулла предлагает мне стать центурионом?

-- Не предлагает, а сообщает о своем решении.

-- Понятно. Есть какие-то варианты?

-- Разумеется. Ты можешь отказаться, тогда мы будем считать тебя военнопленным.

"То есть, вариантов нет".

-- Согласен. А мои люди?

-- Заберешь их к себе. Делай с ними, что хочешь, ставь на любые должности в пределах своей центурии. Снаряжение получишь у квестора. Мы выступаем послезавтра. Поторопись с приемом дел у опциона[193]

, он сейчас исполняет обязанности командира твоей центурии. Предыдущий пал смертью храбрых при Орхомене.

-- Куда мы выступаем?

-- Во Фракию, центурион.

Глабр повернулся и вышел из палатки.

-- Улке мука[194]

, - процедил Бурос.

-- Что ты сказал? -- спросил Квинт.

Фракиец не ответил.

Ночью прошел дождь, а на рассвете все окрестные низины заволокло туманом. Даже в лагере, стоящем на возвышении, видимость была шагов на тридцать, не больше.

Квинт вылез из палатки, зябко поеживаясь. Осень. Нынешней осенью ему исполнится двадцать шесть. Восемь лет из них он провел в армии. Были войны, были походы, но ни один год, из прошедших, не оставил в его жизни столь насыщенный событиями след. Как-то все плохо идет. Куда-то в большую яму... Что это, уже финал, эксод[195]

, как говорят греки?

Туман. Бледная дымка, ни света, ни тьмы. Серое безмолвие, плотной пеленой предрассветного полумрака застилающее глаза. Какой маленький мир. Протяни вперед руку, и она скроется за его несуществующей границей...