Пес Зимы

Малик тем временем мячик поймал. И хорошо поймал, скажу я вам. А не поймал бы – был бы пятый. Аргентина-Ямайка, блин. Лев бы его удавил, честное слово. Он и так бесится, только что по шее еще никому не дал. Если словим пятый – пацанам не позавидуешь. А с меня, ха-ха, взятки гладки, я в запасе.

Малик, похоже, сломал руку. Коляна в ворота. Теперь точно пятый словим. Ой, будет всем на орехи. Всем, кроме Коляна – этот-то по любому героем, даже если вообще ничего не поймает. Он же, ять, не вратарь. Везет суке, умеет устроиться, а ведь еще молодой. Далеко пойдет, сволочь.

Малика жалко. Пока руку залечит, аккурат чемпик кончится. А там посадят на лавку – и привет. Воротчику с лавки вылезти – это не из штанов выпрыгнуть, это кишки наизнанку вывернуть надо. Вот Лысый третий год в запасе сидит, на поле выходит разве что на кубок, а в кубке мы больше, чем на один матч не задерживаемся.

Теперь, значит, Лысый будет вместо Малика. Ну, удачи ему, ха-ха. Он, небось, и прыгать-то разучился. Он же еще меня постарше будет, Лысый-то. И прилично так постарше. Ему небось задницу от скамейки оторвать – и то достижение. Просрали мы, братцы, чемпионат, не вылететь бы. Да мне-то, собственно, пофиг.

Малику больно. Жалко. Хороший он мужик, хоть и черный. Умный. В институт поступил, книжки читает. Как такие все успевают – ума не приложу. Мне вот пиво выпить иногда некогда, а он и учится, и тренируется за троих, да еще в свою тьмутаракань к родителям мотается. Девушка у него красивая. Надя. Блондинка. Ну, Катюха, узнаю про Федюнина – задушу!

А Лысый, кстати, подрабатывал у Толика. Он мне сам рассказывал. Его даже в ментовку пару раз заметали. На второй раз мент прямо сказал: не был бы ты футболист, я б тебя прямо сейчас посадил. Застукаю, говорит, еще раз – яйца оторву и прямо без яиц на зону отправлю. Ну, Лысый и бросил. Толик его отпустил, еще и денег слегонца подкинул. Лысый про него, кстати, ни-гу-гу, хотя его в околотке слегка обрабатывали, синяков на полспины было. Интересно, а я бы не раскололся? Не-ет, не пойду к Толику, мутно это.

Колян – молоток. Отстоял насухо. Там, правда, стоять всего-ничего было, но все ж таки. Будет теперь ходить гоголем. Молокосос он еще, жизни не знает. Да и хрен с ним.

Все. Можно идти переодеваться. Порция люлей от Льва – и свободен. Храпануть часок, и чесать в ночное. Если повезет – можно набомбить штуки на три. Невеликие деньги, но все хлеб, на пиво хватит. А, черт. Я ж обещал Катюхе кабак. Мать! И так денег нету, а тут еще с девками по кабакам шарься. И ведь придется каждой из ейных сучек проставляться, а то начнется: мол не мужик, копейку для девушки жалко… И хоть бы раз сама, сука, хоть за что-нибудь заплатила! Эх, послать бы ее! Душевно так послать, с ветерком. Чтобы поняла. Нельзя. Уйдет к Федюнину. Как пить дать уйдет.

А, собственно, мне ли не пофиг?

Эх, Марина-Марина…

Я же, черт побери, запасной!

С меня взятки гладки.

Интеллектуалы

Стеклянный шар чуть заметно раскачивался, вращаясь в воздухе на тоненьких серебристых нитях. Позади него, замысловато преломленные, виднелись фигуры апостолов: Петра и Павла. Шар искажал их лица и силуэты, заставляя то ухмыляться, то склабиться, то выгибаться, принимая причудливые позы, забавные и отталкивающие.

Только ради них и стоило идти на выставку бестолковой амбициозной зауми. Жуки в сметане, бабочки, выкрашенные в пастельный тон, истыканные булавками ватные рукавицы – примитивная бессмыслица, по недостатку творческих идей относимая к искусству. Апостолы в стеклянном шаре – не бог весь какой художественный прием, но все же что-то новое, стильное, с выдумкой. Так, по крайней мере, казалось им, искушенным молодым интеллектуалам.

Они смотрели на шар с разных сторон, девушка в розовом и парень в жилетке.

Девушка улыбалась. Ей в самом деле было весело: стояла весна, набухали почки, в воздухе бродили сладкие запахи, даже бездушный далекий гул, казалось, куда-то манил и что-то обещал. У нее была новая симпатичная стрижка, безукоризненный маникюр и парень, способный отличить ван Гога от Гиппократа. Ей хотелось танцевать, она напевала, беззвучно шевеля перламутровыми губами. Она ждала вечера.

Он ничего не ждал. Он был голоден и старался не раздражаться по этому поводу. У него были неприятности на работе, травило заднее колесо, и начинал болеть зуб, так что приходилось все время ворочать языком, чтобы понять, который именно.

– Круто! – сказала она, и ее голос переливчато зазвенел под сводами большого зала.

– Круто, – подтвердил он, и посмотрел на девушку через шарик.

В шаре она выглядела, как маленькая розовая обезьянка с ногами, изогнутыми вовнутрь. Он поневоле вздрогнул и инстинктивно подался в сторону, убеждаясь, что это всего лишь обман зрения. Ноги были в порядке. Она вообще была стройная, с тонкой талией, с изящной округлой шеей, и парень в который раз подумал, как удачно сложилось зацепить такой незаурядный экземпляр.

– Пойдем? – спросила она.