Пес Зимы

– Да. Нельзя поместить в челнок связанного человека – его убьет при перегрузках. И оставить его здесь тоже нельзя – это бесчеловечно.

– И каков Ваш выбор?

Веринджер посмотрел на него с ненавистью. Неужели эти люди не понимают, как ему сейчас тяжело?

– Пока не знаю.

Форд откинулся назад и несколько раз глубоко вздохнул. Было видно, что ему хочется сказать что-то, что сложно произнести без подготовки.

– Я хочу попросить вас, сэр…

До сих пор он всегда избегал формальных обращений, и сейчас его «сэр» звучало бы почти как издевательство, но спасал серьезный, почти торжественный тон. Тон, который секунду назад невозможно было представить в устах человека, начинавшего когда-то помощником шерифа.

– Я хочу попросить вас, сэр. Мы не можем оставить Бхарата.

– Даже после того, что он сделал?

– Особенно после этого.

– Я полагал, что мисс Ричардс вам небезразлична.

То была лишняя фраза, и на лице Форда недвусмысленно отразилось, как тяжело ему ее проглотить. И все же он проглотил.

– Сэр. Мы не имеем права судить его.

– Я – имею.

Худощавое лицо Веринджера граненым и жестким. Он был в своем праве и любое отрицание этих прав, даже из самых лучших, благородных побуждений, было посягательством на него лично.

– Никто не имеет права судить гения.

Они схлестнулись взглядами, начальник и подчиненный, оба упорные и жесткие, других бы сюда не послали.

– Бхарат гений. Его и отправляли, как гения.

Полковник безразлично пожал плечами.

– Он сделал открытие, большое открытие. Он не говорил вам… извините, сэр, вы все ничего в этом не смыслите, и даже я с трудом понимаю, в чем оно заключается. Но, поверьте мне, это в самом деле нетривиально. Вы же знаете, я бы не стал говорить такие слова запросто так.

– Знаю.

– А потом он свихнулся. Понимаете, открытие, оно, как ребенок. Его надо нянчить, пестовать, у него должно быть будущее. А у него нет будущего. Оно никому не нужно.

– Расскажите эти сантименты мисс Ричардс.

Они еще раз обменялись взглядами.

– Я рассказал.

– И что?

– Она простила его.

Веринджер вскочил. Несколько раз метнулся туда-сюда, сел и снова вскочил. Форд смотрел на него в недоумении, он не ожидал, что его слова вызовут такую нескрываемую, почти животную ярость.

Наконец, Веринджера прорвало.

– Вот ведь довелось же на старости лет командовать детским садом! «Гений-не гений», «судить-не судить», «я его прощаю». Штанишки до колена, и уже полны благородства! А у меня семь человек, всего семь, и один из них душевнобольной, да что там, просто законченный псих. Простила! Бог простит! Вы что, все с катушек съехали? А если этот гений угробит нас всех не сморгнув глазом?

Он сел и свирепо уставился на Форда.

– Это не имеет значения, командир. Мы все равно покойники.

Секунду казалось, что Веринджера сейчас разорвет на части. Потом он как-то сдулся, потух и только грустно махнул рукой:

– Идите, с богом. Я сам решу, что мне делать.

И остался, положив упрямый подбородок на крепко сжатые кулаки.

* * *

Рассаживались деловито, без суеты. Одевали скафандры, проверяли снаряжение и занимали места в соответствии с тысячей раз оговоренным планом.

– Приводов так и нету?

Вопрос был уместен – у челнока автономное радио, собственные приемники и автоматическая приводная система. Теоретически, все это могло работать. И все же все засмеялись. Никто больше не верил ни в привод, ни в радио, ни в черта с дьяволом. Привода? Плевать на привода. Пожалуй, если бы Земля подала сейчас голос, они ощутили бы разочарование. Или нет? Земля молчала.

Форд, напяливая шлем, потрепал Эмили по щеке. Она не отстранилась, только слегка нахмурила брови. Сергей и Джил поцеловались, коротко и страстно, прочие вежливо отвернулись. Бхарат одевался отдельно, опустив глаза в пол. Бэррон подошел и сильно, по-мужски стукнул его по плечу. Оба улыбнулись.

Уже надев краги, Веринджер снял правую, обошел всех и каждому пожал руку. В этом не было ни малейшей нужды: сейчас некого было мотивировать и некуда вести. Но он чувствовал какую-то потребность ощутить их тепло и передать им свое перед тем, как вместе с ними, случайными, по-существу, попутчиками, прыгнуть в никуда.

Джил посмотрела на свои руки. Все, что еще могло от чего-то зависеть, теперь зависело от этих рук. А еще от ее летной подготовки и стальных нервов.

– Марк…– позвала она.

Он холерик. Он импульсивен, в минуту сильных эмоций у него дрожат пальцы и приливает к вискам кровь.

– Марк…

Веринджер, уже занесший ногу, чтобы сесть в кресло второго пилота, обернулся.

У него нет ни капли хладнокровия и вдвое меньший налет. Если хотите, он вообще не летчик, он руководитель. Кадровый офицер, уставный служака. Не виртуоз, даже не мастер. Нельзя сваливать на других свою работу. Единственную работу, которую умеешь делать и делаешь превосходно.

– Может поменяемся?

Он не стал задавать вопросов. Они неделями обсуждали эту посадку, последнюю посадку, проигрывали ее во всех нюансах. Наверняка Джил тысячу, десять, сто тысяч раз прикинула, как будет снижаться без приводов, без радио, без команд с земли. Как работать закрылками, когда выпускать шасси…