Песчаная роза

Маску Женя снял только подойдя к машине.

– Ой, ты машину купил? – обрадовалась Соня. – Поздравляю! Это «Фольксваген»? Симпатичный. А говорил, не хочешь по Москве за рулем.

– Не хочу. Но придется.

Она никогда не ездила с братом и сначала удивилась тому, как спокойно он ведет машину по неспокойным московским дорогам, а потом поняла, что удивляться нечему: огромная часть его жизни ей неизвестна, и манера езды – лишь малая составляющая этой неизвестности.

– Мне правда тошно в эту муть погружаться, – вздохнула Соня.

– Ты про погоду?

Февральская погода в самом деле не способствовала оптимизму. Шоссе, ведущее из Домодедова в Москву, было запружено облепленными грязной снежной жижей машинами. В ранних сумерках все это выглядело совсем уныло. Но зимой так бывало всегда, и Соня не видела смысла это замечать.

– Я про нервность эту по поводу вируса, – ответила она. – Москва вообще нервный город, и зачем еще добавлять, не понимаю.

– В Озерногорске, конечно, благодать, – усмехнулся Женя.

Соня знала, как тяжело он воспринял мгновенную и резкую перемену жизни, которую совершили родители. Конечно, превращение папы из московского инженера в алтайского конезаводчика удивило всех знакомых, однако ничего особенного в этом все-таки не было. Многие перебираются за город, когда выходят на пенсию. В основном, правда, в Подмосковье, однако и Алтай не такая уж экзотика, тем более что мама оттуда родом и в Горноалтайске живут две ее сестры. Но для Женьки эта перемена была разительной, даже разящей. Слишком много значил для него дом в Подсосенском переулке, чтобы он спокойно воспринял то, с какой безоглядностью папа сделал их общее прошлое несуществующим.

– Жень, но дорого ведь нам не только то, что мы можем потрогать руками, – примирительно произнесла Соня.

– Возможно. – Он смотрел не на нее, а на вереницу автомобильных огней впереди. – Кстати, возьми там в бардачке санитайзер.

– Что взять? – не поняла она.

– Флакон с дезинфицирующей жидкостью. Носи с собой и руки протирай почаще.

– Господи, – вздохнула Соня. – Как в детском саду. Ну возьму, возьму.

«Врачи, наверное, все такие, – подумала она. – Во всяком случае, с его опытом».

От мысли о Женькином опыте ей вдруг стало не по себе. Брат не много рассказывал о своей работе во «Врачах без границ», но о том, что он был на лихорадке Эбола в Либерии, она знала. И что он не паникер, знала тоже. Соединение этих двух знаний заставляло поежиться.

– Как родители? – спросил Женя.

– Да прекрасно. Папа лошадями своими увлечен, мама алтайские травы изучает. Собирается какие-то кремы делать, и даже не то что как хобби, а фирму зарегистрировать. Они меня на Колыванское озеро возили. Там такие скалы! Как замки средневековые. До того красиво, даже не верится, что наяву такое бывает.

– Мне тоже не верилось, когда на Полесье приехал.

Поразительно, как освещается его лицо при любой, даже косвенной мысли об Алесе. Соне показалось, что его профиль мгновенно обвелся сияющей линией.

– Папа меня уговорил верхом покататься, – сказала она. – И представляешь, получилось. Прав он, пока не сделаешь, не узнаешь, на что способен.

– Ну, это очевидно, – пожал плечами Женя.

– Для тебя. А я так мало самостоятельного делала в своей жизни, в основном по течению плыла, что если это и понимала, то абстрактно. В общем, верховая езда освоена. Хотя не могу сказать, что мне понравилось.

– Почему?

– Какое-то огромное живое существо под тобой… Как-то не по себе. Ты ездил на лошадях? – спросила Соня.

– Да. И на верблюдах.

– Колыванское озеро на верблюда похоже, – вспомнила она. – С огромной такой головой. Если сверху смотреть, с вертолета.

– Ты и на вертолете полетала?

– Ага. Папа меня в этот раз решил приобщить ко всему, чего я боялась.

– А мама, как обычно, соглашалась с его решениями.

– Зря иронизируешь. – Соня улыбнулась. – Алеся тоже соглашается с твоими решениями. Такое у вас, видимо, свойство.

– У кого – у нас?

– У Артыновых.

– И у тебя?

– Не знаю, Жень.

Соня действительно этого не знала. С ее решениями приходилось соглашаться разве что коллегам, да и с ними все решалось в основном коллективно. А никаких более существенных решений она и не принимала. Сказать, что всегда соглашалась с решениями, которые принимали мужчины? Определенно нет. Что шла им наперекор? Тоже нет. Но какому алгоритму подчиняется ее жизненное поведение, она не понимала. Видимо, такому же неопределенному и неясному, как и вся ее жизнь.

– Как у вас дела? – спросила она. – Как Сережа, привык к тебе?

– Привык. Соня, я серьезно тебе говорю насчет метро и прочего. И контакты сведи к минимуму.

– Да они у меня и так к нему сведены, – снова улыбнулась Соня. – Я только на работе и бываю.

– Ты каждый вечер то в театре, то на выставке. Это надо прекратить.

Его жесткий тон поразил ее. Он никогда не позволял себе распоряжаться ее жизнью.

– Жень, неужели все так серьезно? – тихо спросила Соня.

– Да.

– Но почему? Всегда же был грипп. У Риты, соседки моей, однажды в пневмонию перешел, она даже в больнице лежала. И года три назад тоже какой-то азиатский был, птичий, что ли. Но никакой же паники никто не поднимал!