Песчаная роза

– Трудно сказать. Любил ясные формулировки и рациональные решения. А работу… Слишком мы в ней увязли. Двадцать лет назад, когда институт первые оборонные заказы начал выполнять, всё было по-другому. А в последние годы стал какой-то мрак. Напряжение, подозрительность, за каждым шагом следят, и ощущение, что в любую минуту в чем-нибудь таком обвинят, чего и в голове не держишь. Я видела, что папа пенсии ждет не дождется. И коневодство давно задумал, и именно в глуши этой прекрасной.

Луна светила ярко и радостно. Озерный лед весь был расписан изнутри узорами, похожими на звезды с широко раскинутыми лучами, и такие же звезды сияли в чистом темном небе.

– А ты? – спросила Соня. – Ты совсем-совсем здесь не скучаешь?

– О вас? Так ведь вы давно выросли, Сонечка. У вас своя жизнь. Даже у тебя, не говоря про Женьку.

– А о Москве? Просто о городе, о людях? Это же была твоя жизнь!

– А я уже не уверена, что это была именно моя жизнь, – улыбнулась мама.

– Не замечала, чтобы ты ею тяготилась!

– Я и не тяготилась. Но в той жизни была как бы не я. – И, заметив недоумение в Сонином взгляде, она объяснила: – Тебе этого пока не понять. Как ты ни меняешься от года к году, это еще не глубокая перемена. А потом вдруг происходит не просто глубокая, но какая-то… принципиальная. Ее сразу чувствуешь.

– Ты же совсем еще не старая, ма, – с некоторой растерянностью возразила Соня.

– Не знаю, старость ли это. И физической старости в самом деле не чувствую. Но исчезло ощущение непрерывности жизни. Ну как это объяснить… Вот когда мне исполнилось пятьдесят, то это мне сорокадевятилетней исполнилось пятьдесят. А раньше мне было тридцать. А когда-то еще – двадцать. И всё это была одна и та же я. А теперь – другая. Совсем другая, во всем. – Мама остановилась у края замерзшей воды. – Не умею это назвать, Соня, – сказала она. – Но именно поэтому моя нынешняя жизнь, вот здесь, в глуши, не кажется мне странной. Я все равно переменилась, понимаешь? Если бы сейчас в Москве каждый день ходила по привычному маршруту дом-работа, это, наверное, еще и тяжелее давалось бы – что я другая, а жизнь все та же. В общем, зря говорят, что с возрастом люди всё менее готовы к переменам. По-моему, совсем наоборот! – Мама засмеялась, пнула валенком ледышку, и та заскользила по дорожке, разметенной ветром на замерзшей озерной глади. – У тебя кто-нибудь есть? – вдруг спросила она.

– Только не говори, что разнообразие помогает узнавать мужчин, – усмехнулась Соня.

– Даже не собираюсь говорить такую глупость, – пожала плечами мама. – Мужчин перебирать – только приближать свой час опустошения и равнодушия к жизни. Ни один из них не уникален настолько, чтобы с ним ты узнавала нечто принципиально новое.

– А что же, по-твоему, уникально? – с неожиданным любопытством спросила Соня.

– По-моему, только прожитые вместе годы.

– Ну не знаю… – Соня покачала головой. – У меня на работе корректорша говорит, что из-за квартиры с мужем живет. Не разменять однокомнатную потому что.

– И давно живет?

– Да всю жизнь.

– Значит, врет, не из-за квартиры. А вообще-то… По любви, по расчету, ради детей – это неважно. То есть важно, но до поры до времени. А потом главным становится только число прожитых вместе лет, а все остальное отходит на второй план.

– Мама, ты и сама любишь ясные формулировки! – засмеялась Соня.

– И рациональные решения, да, – согласилась она. – Пойдем, папа нас ждет настойку на кедровых орешках дегустировать.

Обогнули озеро, и окна высокого бревенчатого дома засияли впереди над сугробами, как разожженные кем-то костры.

И все это исчезло навсегда – мамин смех над ледяным озером, сосредоточенность, с которой папа разливал кедровую настойку по рюмочкам, тоже казавшимся ледяными… Все это кануло в бездну!

Горе захлестнуло Соню. Но оно же, как вода, залило и тьму, тянущую к ней свои щупальцы.

Она прижалась лбом к стене и наконец-то, впервые за все эти жуткие дни, в голос разрыдалась.

Глава 4

Вместо Жени ее встретил в аэропорту незнакомый парень, доброжелательный и бледный. Он позвонил, когда Соня выходила в зал прилета, и взял у нее из рук сумку с урнами так естественно, словно они были знакомы всю жизнь и у нее не могло вызвать возражений его вмешательство в такую не предназначенную для посторонних ситуацию.

– Евгений Андреич попросил вас встретить, а мне и не трудно. Ему уже получше, но еще сидеть и сидеть, – сказал этот молодой человек после того как сообщил, что его зовут Саней и он работает санитаром в больнице в Сокольниках.

– Где сидеть?

Хорошо, что он забрал сумку: Соня могла бы ее уронить, потому что остановилась как вкопанная.

– Он в кабинете у себя самоизолировался, – ответил Саня. – Оттуда и отделением руководит. Что делать, не заменишь же его.

– Женя болен? – с ужасом прошептала она.

– А вы не знали? Ну и хорошо. Все хорошо уже, просто на изоляции отсидеть надо, положено так. Да у нас все переболели. Я уже отсидел, завтра на работу выхожу. Тест отрицательный, не волнуйтесь, не заражу вас.

– Я не волнуюсь.