Песчаная роза

Ей стало неловко от того, что он помнит ее имя, а она его нет, хотя он жил с ней не только в одном доме, но даже в одном подъезде. Правда, он был ровесником не ее, а родителей, но все-таки не маленькая ведь она была, когда уезжала из Подсосенского, чтобы помнить теперь только имена своих подружек.

– Нет, – так же негромко ответила Соня. – Мы…

Но он уже всмотрелся в две новые таблички на бабушкиной могиле и сказал:

– Ох ты, горе какое…

Женя обернулся, Алеся тоже.

– Здравствуйте, Игорь Павлович, – сказала она.

Соня заметила, как сосед вздрогнул. Но голос его звучал уже ровно, когда он ответил:

– Здравствуй, Алеся. – И добавил: – Женя, соболезную вам с Соней.

Оказалось, он пришел навестить могилу своих родителей. Что они похоронены рядом с бабушкой Лизой, было куда менее удивительно, чем то, что Алеся, оказывается, год назад ухаживала за его больной мамой и жила в том самом доме в Подсосенском переулке. То есть и это, может, не было удивительно само по себе, но вот то, что все они каким-то неуловимым образом связаны друг с другом, и встретились на пустом кладбище, и именно сегодня, было уже совпадением не самым обыкновенным. Но значит ли оно что-нибудь? Кто это знает!

Они медленно пошли по аллее к воротам.

– Родители от ковида умерли? – спросил Игорь Павлович.

– Да, – ответил Женя.

– Они же в деревню куда-то уехали? На Алтай?

– Уехали. – То, что послышалось в Женином голосе, показалось Соне пугающим. – В деревне тоже люди. Пришли и заразили.

О том, что родителей заразили соседи, рассказала тетя Лида. Еще в Барнауле, пока, не находя в себе сил даже выйти из гостиницы, Соня ожидала, когда ей выдадут урны, та пообещала, что съездит в дом у озера, посмотрит, заперт ли он, что с отоплением, что с хозяйством, что вообще со всем. Соня была ей благодарна – сама она с этим не справилась бы. Одна лишь мысль о том, что сейчас происходит с папиными лошадьми и как с ними быть дальше, приводила ее в оторопь. После поездки тетя Лида сообщила, что дом и конюшню готов купить глава местной администрации, он за всем этим сейчас присматривает, и надо бы Женечке с Соней всё ему и продать, как только в наследство вступят, а мужик из соседнего дома всем хвастается, что он вот горя не знал, покуда ковидлой болел, чихал-кашлял, и больше ничего, а городские эти хлипкие, уж он к ним вместе с жёнкой каждый день тогда заходил, говорил, чтоб почаще в бане парились, и будут здоровы, а они вон как, померли оба.

Рассказывать обо всем этом сейчас Соня, конечно, не стала. Но Игорь Павлович и сам все понял.

– С этим ничего не поделать, Женя, – сказал он. – Все равно что взывать к совести человека, который тебя избивает.

– Наверное. – Ясным майским днем Женины глаза сверкнули ледяными искрами. – Я не стал бы взывать точно.

– Вот и не думай об этих людях.

– Стараюсь.

Соня только теперь поняла, что брат думает о людях, убивших их родителей, постоянно. Это понимание ужаснуло ее. С Жениным стоицизмом непомерным – кто знает, какая соломинка может переломить ему спину?

– Вы в Подсосенском живете, Игорь Павлович? – поскорее спросила она.

– Давно не живу. А после маминой смерти мы с братом и квартиру ту продали, – ответил он.

– Не жаль было? – спросил Женя.

«Вот зачем спрашивает? – расстроенно подумала Соня. – Только душу себе надрывает!»

– Да нет, – пожал плечами Игорь Павлович. – Это холодный дом, у меня всегда было такое ощущение.

– Почему? – удивилась Соня.

– Ну а какой? Конечно, не Дом на набережной, но что-то вроде. Сталин в нем квартиры давал, потом жильцов поквартирно изымал и расстреливал. А это же в стенах остается. Моего деда, который в тридцатом году въехал, именно таким образом и изъяли. Да и вашего тоже, наверное.

– Нашу квартиру прадед получал, – сказала Соня. – Но мы только имя его знаем. А про жену его и вовсе ничего не известно.

– Как раз про жену известно, – возразил Игорь Павлович. – Мне отец рассказывал.

– Да что вы! – воскликнула Соня. – А что рассказывал?

– Что она ему, шестилетнему, давала уроки французского. Была группа из пяти человек, занимались у нее дома. Отец говорил, она хорошая была учительница. Какой-то у нее был метод интуитивного усвоения языка, это он позже понял, конечно. Еще говорил, что она в мужа своего была безумно влюблена.

– Как он в шесть лет это заметил, интересно? – улыбнулась Соня.

– Был наблюдательным ребенком. Он мужа этого видел только однажды, но запомнил, что когда тот вошел в комнату, учительницу охватило огромное счастье. Как уж это выразилось, не знаю. Вернее, не спрашивал. Я все это вообще вполуха слушал.

– Как ее хоть звали? – спросил Женя.

– Не запомнил. – В голосе Игоря Павловича послышались извиняющиеся нотки. – В смысле, я не запомнил. Отец-то знал, конечно. Теперь уже не спросишь.

«Почему мы не спрашивали? – подумала Соня. – В архивы даже в голову не пришло пойти, и это мне, с моей-то специальностью. Да просто соседей поспрашивать, вот же, детские воспоминания всплывают. Как необъяснимо и стыдно!».

У ворот простились, и Игорь Павлович пошел к своей машине.