Песчаная роза

– Пойдем, – сказал Сергей Васильевич.

В здании вокзала он купил газеты, все, какие были. Спросил, не надо ли ей чего-нибудь. Ей ничего было не надо. Вернулись к поезду, поднялись в вагон.

– Пообедали? – бодро поинтересовался проводник. – Поляки накормить умеют!

– Да, – кивнула Ксения. – Было очень вкусно.

– Ты научилась врать, – заметил Сергей Васильевич, когда вошли в купе и он защелкнул замок изнутри.

– Еще в пансионе. Мы с Мэри однажды купили в городе вина – федервайсер, молодое рейнское, знаешь? Легкое, как перышко, и голова от него ясная. А ноги заплетаются. И когда вернулись в пансион, то нас бросало от стенки к стенке. Но мы так ловко соврали воспитательнице, что она ни о чем не догадалась. Хотя в сезон федервайсера легко было бы понять. Даже не помню, что мы ей наплели. Но тебе я не вру, честное слово!

Ксения говорила все это, прислонившись затылком к прохладному зеркалу, вделанному в дверь купе, и, глядя на Сергея Васильевича, пыталась понять, отпустила ли его та мертвая рука, которая, она чувствовала, все это время сжимала ему сердце.

– Я знаю, – сказал он. – Сядь, пожалуйста.

Она села на диван, думая, что он сядет напротив. Но он сел рядом с нею, и волнение, охватившее от его близости, сделалось таким, что она ощутила слабость во всем теле, как от федервайсера. Хотя он, похоже, сел так близко лишь для того, чтобы говорить как можно тише.

– Я не хотел тебе зла, – сказал Сергей Васильевич. – Но поневоле принес. Хотя, мне казалось, предпринимал что-либо по отношению к тебе, только если иначе было невозможно. Ну, что теперь об этом. Ты сможешь запомнить то, что я тебе скажу?

– Да.

На самом деле Ксения не была уверена, что сможет сейчас не запомнить даже, а хотя бы толком расслышать, что он скажет. Его близость сводила ее с ума, и единственное, о чем она думала, было: значит, и в ту ночь, когда он положил руку ей на затылок, и притянул к себе ее голову, и его губы ударились о ее губы, и он посадил ее на ломберный стол перед собою… Значит, и тогда для него невозможно было иначе? Ее пробирала дрожь, и она еле удерживалась от того, чтобы обнять его или сделать еще что-нибудь бесстыдное и бесконечно желанное.

– Может сложиться так, что тебе придется отвечать на вопросы обо мне, – сказал он.

– Я не стану отвечать ни на какие вопросы о тебе, – заверила Ксения.

– Ты не понимаешь, как это может происходить. И лучше тебе никогда не понять. Во всяком случае, я приложу все усилия, чтобы ты оставалась на этот счет в неведении. Но если такое произойдет, можешь рассказывать все, что обо мне знаешь. Абсолютно все. Пересказывать каждую минуту, проведенную со мной. Все, что я говорил тебе когда бы то ни было. С кем я встречался, что делал, какие имел намерения. Не скрывай ничего.

– Но зачем? – растерянно спросила Ксения.

– Не зачем, а почему. Потому что люди, которых это может интересовать в Москве, умеют добиваться правдивых ответов. Не тебе пытаться их обмануть.

– Но ведь я ничего этого не знаю… Что ты делал, почему, и тем более твои намерения…

– Ты знаешь достаточно. К тому же феноменально интуитивна и наблюдательна. Не считай себя обязанной хранить мои тайны, вот я о чем. Когда мы позакомились, я изучал возможность укрыть флот в алжирских бухтах в случае войны в Европе.

– Ты говорил Доку, я слышала.

– Это выкладывай сразу. Далее: результаты своих наблюдений я передал английской разведке, которой затруднительно работать во французском Алжире.

– Об этом тоже надо рассказывать? – робко спросила она.

– Скорее, это нет смысла скрывать, потому что им все равно уже известно. Они были уверены, что я в Берлине, но обнаружили меня в Алжире. Док об этом случайно узнал и меня предупредил. Я попытался от них уйти, но, как видишь, безуспешно. Далее: я составил аффидевит, изложив в нем подробную информацию о деятельности в Европе тех, кто могут задавать тебе вопросы в Москве. Вот об этом им неизвестно, и это ты скажешь обязательно. Запоминаешь?

– Запоминаю, – кивнула Ксения. – Но кому придет в голову спрашивать об этом у меня? Я даже не знаю, что это значит, аффидевит.

– Значит – «клятвенно заверяю». В британском праве это письменное свидетельство, которое заранее дается под присягой, если свидетель предполагает, что его личная явка будет впоследствии невозможна.

– И откуда ты только знаешь про все такое… – пробормотала Ксения.

И сразу устыдилась глупости своих слов.

– В Оксфорде изучал юриспруденцию. Полагал, что это понадобится, – усмехнулся он. – Но жизнь показала иное.

– Почему ты оттуда уехал? – спросила она. – Ты говорил, по малодушию, я помню. Но думаю, это не так.