Песчаная роза

– Я оплатил твою комнату на полгода, – сказал Сергей Васильевич. – Оставлю тебе деньги. До весны найду возможность прислать еще.

Ксения молчала. Ей было все равно, где и на что она будет жить без него. Она не считала это жизнью.

Подъехало такси. Водитель вышел, чтобы положить кофр в багажник. Ксения и Сергей Васильевич сели в машину. Впереди, на месте рядом с водителем, сидел какой-то человек.

– Переезжаешь, Артынов? – сказал он по-русски. – Интересно, куда?

Он не обернулся, но Ксения узнала его сразу. То есть голос узнала – этого было достаточно.

Сергей Васильевич молчал.

– Можешь не отвечать, – сказал тот. – Но едем мы сейчас в посольство. Забираешь паспорта. Вечером выезжаешь в Москву.

– Я и так туда выехал бы, – наконец произнес Сергей Васильевич. – Ты это прекрасно знаешь.

– Вместе с супругой выезжаешь, – уточнил собеседник. – Оставить ее здесь мы тебе не дадим. – И добавил с утробным своим смешком: – Мы за здоровую семью. Привязанность – великая ценность.

Шофер сел за руль. В полумраке салона лицо Сергея Васильевича белело, как мертвое.

И стоило ли теперь удивляться его безучастности?

Даже в Кельне, когда Собор вырос на вокзальной площади всей своей сложной дымной громадой, он лишь бросил в вагонное окно равнодушный взгляд. Ксения все-таки вышла на перрон. Германия была ее детством, и печаль коснулась сердца от того, что она прощается с нею, видимо, навсегда. Но тревога была сильнее печали, и она поспешила вернуться к Сергею Васильевичу. Он сидел в купе на диване и смотрел в стенку перед собою.

Вздохнув, она открыла Les Miserables Гюго, захваченную впопыхах из парижской мансарды, и попыталась читать.

«Мужество и сила имеют свойство передаваться другим», – читала Ксения.

Но безжизненный взгляд Сергея Васильевича проступал сквозь французские буквы, и она не понимала смысла читаемых слов.

И вдруг это переменилось. В ту минуту, когда поезд прибыл в Варшаву.

– Выйдем на платформу, – сказал Сергей Васильевич.

Ксения обрадовалась, что ему чего-то хочется. Он подал ей сумочку, пальто и шляпку. Свое пальто не взял, и это ее отчего-то насторожило. Хотя, скорее всего, дело лишь в том, что его не пугает промозглая погода, а что она не пугает и ее, он просто не догадывается.

– Покушать идете? – окинув Сергея Васильевича цепким взглядом, поинтересовался проводник, стоящий у вагона. – К отправлению не опоздайте.

Пассажиры прогуливались по перрону, входили в здание вокзала – скорее всего, намереваясь пообедать во время длинной стоянки. Ксении совсем не хотелось есть. В вагон-ресторан по дороге не ходили, но этот предупредительный, с маленькими сверлящими глазками советский проводник приносил завтрак, обед и ужин в купе. Аппетита у них обоих не было, и он забирал еду почти не тронутой.

Сергей Васильевич направился к вокзальному зданию.

– Возьми меня под руку, Кэсси, – негромко сказал он. – И слушай, пожалуйста, внимательно. Мы зайдем в ресторан. Во время обеда я осмотрюсь и скажу, когда ты должна будешь пойти в дамскую комнату. Но заходить туда ты не станешь, а пройдешь здание насквозь. Ты без вещей, поэтому, вероятно, документов у тебя не спросят. Постарайся, чтобы не спросили. Иди с уверенным видом. Если все-таки спросят, советский паспорт не показывай. В крайнем случае, ту бумагу, что выдали в Алжире, она у тебя в сумочке. Скажи по-французски, что провожала тетушку. Выйдешь на вокзальную площадь. Перейдешь ее наискосок. Извозчика возьмешь, только когда повернешь за угол. Поедешь по адресу, который я тебе сейчас назову, а ты повторишь. Хозяевам квартиры скажешь, что я прошу их тебе помочь. И понадеемся на твою удачу. Больше не на что.

Ксения так обрадовалась привычному тону его голоса, что смысл сказанного дошел до нее не сразу. А когда дошел, она похолодела. И спросила чуть слышно:

– А ты?

– Я закончу обедать и вернусь в купе. Пока проводник заметит твое исчезновение, ты будешь уже далеко.

– Прошу тебя… – У нее перехватило горло. – Пожалуйста, не прогоняй меня!

Сергей Васильевич остановился у ступенек вокзального здания, будто наткнулся на препятствие. И, взяв Ксению за плечи, встряхнул так, что у нее клацнули зубы.

– Я не вправе тащить тебя за собой! – Его глаза сверкали яростью. – В яму с кровью и дерьмом! Это твой последний шанс спасти свою жизнь, можешь ты понять?!

– Господи, твоя воля! – воскликнула она.

И с изумлением расслышала в своем голосе те интонации, которые слышала лишь когда ребенком приезжала летом к дедушке в клинское имение и рассказывала своим деревенским подружкам, где побывала за год, а те слушали ее, недоверчиво качая головами.

Кажется, Сергей Васильевич тоже удивился.

– Что ты? – спросил он, отпуская ее плечи.

– Не кори себя. – Ксения так устыдилась своего бабьего возгласа, что даже носом шмыгнула. – Если бы я могла, то сделала бы, как ты велишь, – глядя в его подбородок, объяснила она. – Но не могу. Я не буду спасать свою жизнь без тебя.

Она подняла глаза, встретила его взгляд, внимательный и холодный. Он смотрел и смотрел. Потом что-то дрогнуло в светлой бездне его глаз. Ксения перевела дыхание.