Песчаная роза

– Тем не менее, это именно так. Мой папаша был московский рантье-англофил. После его смерти выяснилось, что он потратил не только все свои деньги, но и те, которые с большим пафосом поместил в банк на мое образование. Зато оставил долги, в уплату которых пошел его лондонский дом. Это приятное известие застало меня накануне мировой войны, на третьем году учебы. И вместо того чтобы пойти на любую работу, хоть грузчиком в доки, и заработать на окончание Оксфорда, я бросился в белый свет искать… Как раз то, что нашел. Другого и ожидать не стоило.

– Грузчику не заработать на Оксфорд, – вздохнула Ксения. – Папа, бывало, даже на ужин не всегда зарабатывал в порту.

– Ты так уверена в моей безупречности, что впору самому поддаться этой иллюзии. – Сергей Васильевич улыбнулся так коротко, что улыбка даже не появилась на его губах, лишь в глазах мелькнула. – Но мне уже поздно ей поддаваться. Итак, аффидевит. Его заверил консул Великобритании в Париже. И у меня есть способ дать ему ход, если что-то будет тебе угрожать.

– Мне?! Но что же…

– Не будем обсуждать, что. Просто запомни.

– Я запомнила.

Сергей Васильевич встал, рывком открыл дверь купе. За ней никого не было. Он оглядел вагонный коридор, запер дверь снова, сказал:

– Повтори, пожалуйста.

И после того как она слово в слово повторила про английскую разведку, аффидевит и консула, кивнул:

– Ты умница. Укладывайся и поспи до границы. В Минске сойдем.

– Разве в Минске? – удивилась Ксения. – Я думала, мы едем в Москву.

– В Минске ненадолго задержимся и поедем дальше.

Он вышел в коридор, чтобы она могла переодеться для сна. Когда вернулся, Ксения уже легла в постель. Но сон не шел – она смотрела сквозь ресницы, как Сергей Васильевич проглядывает газеты при свете маленькой лампы над столом. Она могла смотреть на него бесконечно – на совершенный абрис его лица, волосы всех оттенков серебра, изгиб ключицы в расстегнутом вороте рубашки…

– Засыпай, Кэсси, – не отрывая взгляд от газеты, сказал он. – Ничего во мне примечательного нет.

Вздохнув, она повернулась лицом к стене, продолжила смотреть на него уже лишь мысленно, и сама не заметила, как заснула под перестук колес.

Глава 13

Минск был первым русским городом, который Ксения увидела после семи лет, прошедших с ее отъезда.

– Только здесь такого не говори, – усмехнулся Сергей Васильевич, когда она сказала ему об этом. – Здесь как раз идут горячие споры, отобрала Российская империя Минск у Польши, или у Великого княжества Литовского, или это всегда была, есть и будет Беларусь. Хотя дискуссия уже не имеет смысла с тех пор как СССР поставил в ней жирную точку.

– Да с кем же я стану об этом говорить? – удивилась Ксения.

И подумала: «Я и не поняла даже, что ты сейчас сказал».

Он не ответил и, ей показалось, вообще не услышал ее вопроса. Она чувствовала, что он сильно взволнован, хотя и не могла понять, с чем его волнение связано. Но он уже сообщил столько неожиданных и невероятных сведений о себе, что любая подоплека его поведения не показалась бы ей теперь странной.

– Куды вас везци, пане? – спросил вислоусый извозчик на привокзальной площади.

– У гатэль, – ответил Сергей Васильевич.

– У яки?

– Усё роуна. У «Бельвю», напрыклад.

– Добре, пане, – кивнул извозчик.

Сергей Васильевич отвечал, кажется, лишь машинально. Ксения не слишком удивилась тому, что он знает еще и этот язык. Какой, кстати? Наверное, польский.

Улицы были мощенные, дома в основном двух и трехэтажные. В общем же этот город производил в сравнении с Парижем, Берлином и Варшавой унылое впечатление. Может, из-за ноябрьского мрака, не развеивающегося и белым днем, а может, из-за того, что Ксения ощутила еще на приграничной станции, где меняли колеса при въезде на советскую территорию. Замена длилась долго, и все люди, которых она видела за это время на платформе и у приземистого вокзального строения с надписью «Негорелое», выглядели или угрожающе, как многочисленные военные, или так нищенски, так как-то понуро, будто у них сгорели дома, они выскочили в чем были на улицу и долго брели под ветром, не имея куска хлеба и дойдя поэтому до изнеможения.

Минские прохожие изможденными, правда, не выглядели, но лица у них были такие хмурые, словно они спешили поскорее убраться с улиц от какой-то унылой нудьги. Так назвала это женщина, которая стояла рядом с Ксенией у окна в вагонном коридоре и смотрела на платформу станции «Негорелое». «Унылая нудьга», – сказала она, и мужчина, с которым эта женщина села в поезд в Варшаве, раздраженно бросил из-за приоткрытой двери: «Ванда, вернись в купе».

Отель находился близко от вокзала. Сергей Васильевич подал руку выходящей из пролетки Ксении и велел извозчику дожидаться. Выскочил на улицу мальчик, подхватил кофр, вошли в маленькое помещение перед стойкой. Ксения думала, что поднимутся в номер, но, переговорив с портье, Сергей Васильевич сказал:

– Я не хотел бы оставлять тебя в номере одну. Если ты не слишком устала…

Она так обрадовалась его словам, что, не дожидаясь, куда он предложит ехать, сказала:

– Я поеду с тобой.