Песчаный фён. Часть первая

Гленн шел по краю огромной круглой площадки, укрытой куполом. Слева виднелись отражения лучей фонаря и еще каких-то неясных теней в стеклах купола, справа же, словно коралловые полипы из бетонного покрытия, на которое фальшивой маской наложили асфальт, вырастали убогие домишки по три-четыре этажа, непритязательные на вид настолько, что не могли не вызывать ассоциаций с коробками времен Великой депрессии. Самые настоящие трущобы. В иное время Гленн поостерегся бы соваться сюда, да что было делать. К тому же, судя по погашенному свету в разбитых окнах и пулевым отверстиям, больше походившим на сквозные туннели червей в старом дереве, англичанин мог с уверенностью сказать, что там никто не живет. Поэтому он позволил себе расслабиться и, зашагав чуть быстрее, погрузиться в собственные мысли. Как это было не удивительно, но в голову старого разведчика лезли размышления сплошь о детстве, кстати говоря, не слишком счастливом. Многие сулили Гленну большое будущее в политике. Будучи сыном лорда, он бы мог многого добиться, но эта обреченность на определенную судьбу и подтолкнула его пойти в разведчики. Чего отец так и не простил ему. Сэр Реджинальд Стэнфорд, человек самых твердых убеждений, глубоко уверенный, что мир делится лишь на черное и белое, до самой смерти так и не смог перекрасить своего сына в серый цвет. Гленн тоже обучился этому искусству не сразу. Он провел полжизни в горячих точках планеты и насытился по горло человеческой жестокостью так, что порой его переполняло удивление, как человечество до сих пор не уничтожило само себя. Поскольку жизнь его кидала с Востока в Африку, из Африки в Центральную Америку, а оттуда вновь на Восток, семьей Гленн так и не обзавелся. Возможно, поэтому он сразу же согласился на должность помощника главы марсианского филиала разведки, в надежде наконец-то остепениться, но мечтам сбыться было не суждено. 60 лет — уже тот возраст, когда о семье думать поздно, а о доме престарелых и отставке — еще рано.

«Где этот переулок? — подумал раздраженно Гленн, когда увидел слабое свечение из-за угла здания, которое и домом-то грех было назвать. — Вот и местное СИЗО», — невесело улыбнулся он и нырнул за поворот. Стоило только Гленну свернуть за угол, как его представление о мире резко изменилось. У убогого домишки ютилась не горстка бойцов-оборванцев, в шапках и куртках серого цвета, а дюжина хорошо вооруженных солдат в серо-зеленой форме и бурых касках. У каждого за поясом было не менее десятка гранат и длинная абордажная сабля, которую можно было с легкостью спутать с кривым мечом джедая. Открывались два видения на сложившуюся ситуацию. Либо лейтенант бесстыдно врал, либо же это были не революционеры. В любом случае, Гленн по стеночке, по стеночке попытался незаметно ускользнуть из поля зрения солдат. Трюк с треском провалился. Не успел англичанин вжаться в стену, как его догнал окрик командира отряда:

— Стоять! Повернуться лицом, быстро! Руки! Руки!

Гленн сконфуженно повернулся и, подняв руки, примирительно произнес:

— Товарищи, вы что, я же свой!

Пока Гленн менял угол обзора со стены на командира отряда, подметил у всех на рукавах шевроны с голубовато-зеленым шаром, пересеченным крест-накрест двумя космическими кораблями. «Значит, точно из космопорта», — подумал Гленн, распознав с первого взгляда герб космическо-десантных войск. Он уже закончил свой путь от стены к середине коридора, когда старший, растянув лягушачьи губы в ухмылке, назидательным тоном сказал:

— Свои в такое время дома сидят, телевизор смотрят! — знаменитый афоризм кота Матроскина прозвучал очень убедительно.

— Свои, а почему тогда вы ночью шастаете? — парировал Гленн.

— Мы тебе не свои, предатель! — рявкнул командир отряда. — Руки за голову! Чтобы я видел!

Гленн с покорностью повернулся спиной к десантникам. Сзади послышались шаги.

— На землю! — приказали ему.

«Ага, а шнурки вам не погладить?» — подумал Гленн и сорвался с места.

Шаг, еще один, еще. Вот и заветный поворот, там можно со всего духу к основным позициям дунуть. Вдруг прямо на пути, как из воздуха, возникла ослепительная вспышка. Лицо обдало невыносимо горячей волной воздуха, глаза вмиг перестали видеть что-либо, по коже разлилась боль, будто кипятком ошпарили. В ушах зазвенело. В Гленна врезалось в нескольких местах что-то острое, пропороло одежду, жадно впилось в руку и грудь англичанина. Но тот в порыве иступленного упрямства все шел вперед. Со спины кто-то воскликнул:

— Нет, ну надо же, какой живучий!

В область паха врезалось чье-то колено. Боли англичанин почти не почувствовал, лишь колени сами собой подкосились, и он упал. Судорожно хватая ртом воздух и не соображая ничего… гулкая пустота.