Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы

Он делал вид, что запыхался, а поскольку, расписываясь в квитанции, я был благодушно настроен, то сказал ему подождать и вошел в свою гостиную с окнами на террасу. Это была маленькая приятная комната, с теплым красным ковровым покрытием, прочной, хорошо полированной, удобной мебелью, обтянутой коричневым полубархатом, а на столе, благодаря заботам Хозяйки, стояла ваза с фруктами из кантона Вале: абрикосы, груши, яблоки и вишня, которых было вдосталь в этот сезон.

– Лови, Ганс.

Я бросил ему из окна большое яблоко сорта «голден делишес».

Я был уверен, что он не станет его сейчас есть, как истинный маленький швейцарец, для которого владение чем-либо – это не «девять десятых закона», а все десять[141], он отнесет яблоко домой, начистит и будет хранить по крайней мере до воскресенья. Он ушел, сказав мне: «Vielen Dank[142], Herr доктор», а я посмотрел ему вслед.

Затем я глянул на письмо и чуть не упал. Это было невозможно! На конверте стояла печать Ливенфорда, этого самого отвратительного, почти смертоносного слова, с которым во всех его коннотациях, как я надеялся, навсегда покончено. С явной неохотой я открыл конверт. Да, от моего старого друга Фрэнсиса Энниса.

Мой дорогой Лоуренс,

я должен попросить прощения за то, что не смог поздравить тебя прошлым летом с новым назначением. В «Уинтон геральд» об этом был очень приятный маленький абзац. Позволь сейчас, пусть с опозданием, пожелать тебе всяческих успехов в твоем новом и весьма достойном начинании.

И теперь я испытываю некоторую робость. Ибо вынужден просить тебя об особой услуге.

Уверен, что ты помнишь Кэти Консидайн, очень милую подругу дней нашего отрочества, которая вышла замуж за Даниэля Дэвигана и совсем недавно трагически овдовела. Да, Лоуренс, это был образцовый брак, яркий пример настоящего супружеского союза. Уход Дана стал для нее страшным ударом. Ты, может быть, читал в газетах известие и некролог об этом два месяца назад, – по крайней мере, здесь это всех взволновало. А затем, увы, случилась еще одна напасть для несчастной вдовы. Единственный ее ребенок, Даниэль, без сомнения замечательный и исключительно умный маленький мальчик, всего семи лет, совсем занемог. Очень бледный, с увеличенными шейными железками и, боюсь прямо утверждать, с подозрением на туберкулез. Канон Дингволл, хотя он уже на пенсии и все еще в инвалидном кресле после очередного незначительного инсульта, проявил большой интерес к мальчику, развил его во всех отношениях – фактически Даниэль на два класса опережает свой возраст, – и Канон всерьез занялся этой проблемой с доктором Муром, который сразу предложил, чтобы мальчик побыл какой-то срок – надеемся, что краткий, – в санатории. Предложить – это хорошо, но мало: здесь, согласно новой системе здравоохранения, придется добрых шесть месяцев ждать, пока для Даниэля найдется какое-то место. Но и тогда всего лишь в Грампианских горах, которые, смею сказать, не идут ни в какое сравнение с вашими солнечными Швейцарскими Альпами.