Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы

Она не ответила, так и не повернула голову в мою сторону и не посмотрела на меня. Вид ее поникшей фигуры, еще стройной, даже молодой, снова вызвал у меня приступ жалости. Она выглядела абсолютно опустошенной – и едва ли только из-за этого перелета-переезда, каким бы тяжелым он ни был, – нет, что-то иное, какой-то мучительный опыт сказался на ней, возможно беспокойство о больном ребенке или еще некая терзавшая ее причина, о которой я не знал.

– Не волнуйся, Кэти. Мы вылечим мальчика и тебе поможем. Завтра я осмотрю его и сделаю все, что в моих силах.

Я подошел к ней и осторожно взял ее за руку.

Она словно окаменела и тихим, но твердым голосом, глядя на меня в упор, сказала:

– Убери свою грязную руку. Ты… ты лживый бабник.

Я был потрясен. В конце концов, я сделал все как надо; пригласил ее сюда, встретил, несколько часов вез во тьме-тьмущей этими проклятыми опасными горными дорогами, чтобы в результате меня сочли каким-то секс-маньяком. Но она была еще более расстроена, чем я, и сразу все прояснилось. Дело было не только в том, что она увидела Лотту: конечно же, большая шведка выдала меня со всеми потрохами – мне следовало бы догадаться, что она не станет держать рот на замке, – и Кэти, с нетерпением ожидавшая новой встречи со мной, была оскорблена до глубины души. Ну, это пройдет. Я скоро все исправлю. Главное – не обижаться, оставаться спокойным и сочувствующим, время затянет рану.

– Я вижу, ты устала, Кэти, – сказал я мягко и чуть уязвленно. – Так что желаю тебе спокойной ночи. И хорошего сна.

Я вышел на цыпочках, точно так же как ходил Фрэнк, и тихонько закрыл дверь.

Глава шестая

На следующее утро, после всех моих вчерашних нагрузок, я проснулся поздно. Позавтракав в гостиной круассанами и кофе, всегда горячим, поскольку он был в термосе, я легкой походкой направился в офис. Хозяйка уже сидела за своим рабочим столом и, когда я сказал ей Guten Morgen[173], выразительно посмотрела на часы. Однако она была в хорошем настроении.

– Ах, Herr доктор! – засияла она улыбкой во все лицо. – Мне очень нравится ваш кузина Катерина. Ja, она уже просил меня звать ее так. И она так рано встал, уже одетый, и, зная, что я одна тут, очень помогать мне в моя рапота.

– Я так рад, Хозяйка, – сказал я, слегка огорошенный и озадаченный услышанным.

– Я тоже. Это очень добрый женщина, самый хорош.

Превосходная степень застала меня врасплох, но я продолжал улыбаться.

– Где она сейчас?

– На Kuche[174], так что не беспокойтесь. – Она подняла мизинец, затем кивнула с одобрительным смешком. – Она готовит для Mittagessen[175] рупленый мясо по-шотландец…

Чертова старая перечница… меня убивало, как она чудовищно коверкает язык, что бы за этим ни стояло. Но и у меня самого в голове еще не вполне прояснилось – обычно я так себя чувствовал после прогулки в город или, скажем, после сессии с Лоттой, а тут еще вся эта тягомотина с ночной поездкой на автомобиле, – так что я мог только сверкнуть ответной улыбкой.

– Не буду ей мешать. Мне ужасно приятно, что вы уже подружились. Тогда для начала загляну к мальчику, а потом сделаю осмотр в палате.

Я медленно направился к гостевому шале, задаваясь вопросом, что за игру затеяла эта Катерина. Хочет втереться Хюльде в доверие? Вполне возможно – чтобы остаться здесь подольше. Или после долгих лет с Дэвиганом она просто стала абсолютно забитой и прирученной маленькой домохозяйкой? «Рупленый мясо»! Тут даже лошадь загогочет.

Я открыл дверь шале, полагая, что ребенок еще в постели, но он, как и его «гут мама», уже одетый в шорты и джемпер, склонялся над до смешного маленькой шахматной доской, лежащей на столе в гостиной.

– Доброе утро. – Я вложил в эти слова обычную, как и для всех прочих детей, дозу приветливости. – Ты принимаешь посетителей, Даниэль?

Он поднял глаза и улыбнулся:

– Заходите в логово льва[176].

Для его возраста это было довольно изящное приветствие, но, возможно, кто-то когда-то его научил.

– Что делаешь?

– О, просто обдумываю одну позицию.

– Тебе нравятся шахматы? – полюбопытствовал я.

– Да.

– Ты всегда играешь сам с собой?

– О нет. Только когда я задумываюсь над какой-нибудь проблемой. Дома я играю с Каноном.

– Дингволлом? – (Он кивнул.) – Он еще не растерял свои старые кости?

– Совершенно нет, хотя он сейчас с сестрами в монастыре и мало двигается после болезни. Ему нравится играть… обычно после благословения. Он меня и научил.

– Полагаю, что он разбивает тебя в пух и прах.

Он искоса посмотрел на меня:

– Когда грек встречает грека[177].

Такой ответ заставил меня замолчать. Фрэнк в своем письме не ошибался. В этом заморыше действительно было что-то довольно необычное, но мне показалось, что он сам это осознает, поэтому мне захотелось поставить его на место.

– Как-нибудь сыграем с тобой. В игровой комнате есть приличная шахматная доска.

– О, хорошо. Вы часто играете?

– Ну, скажем, время от времени, – не сразу ответил я. – Между прочим, в деревне есть кафе, где ты всегда найдешь первоклассных соперников.

– Как здорово! Я готов. А сейчас можем сыграть?