Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы

– Мистер Лесли женится. – Она сделала паузу. – Пятнадцатого числа следующего месяца.

И, как бы не в силах продолжать, она протянула мне газету. В разделе объявлений был абзац, озаглавленный: «Популярный викарий женится». И ниже более мелким шрифтом набрано: «Господин Х. А. Лесли и мисс Джорджина Дуглас объявляют о своем бракосочетании». Продолжая читать, я тут же обнаружил, что мисс Джорджина была не кем иным, как сестрой боулера, моего бывшего знакомого по крикету, обладавшего крученым броском, чьи разговоры о паровой двухтрубной яхте были явным свидетельством богатства его родителей. Я поспешно пробежал глазами остальную часть абзаца: «давняя привязанность… внезапное решение со стороны счастливой пары… которое приветствовали их многочисленные друзья и доброжелатели».

– Но это замечательно! – воскликнул я. – Это все решает.

Мать молча посмотрела на меня.

– Разве не понятно, мама? Когда мисс Гревилль увидит, что он женится на другой, до нее дойдет, что он не может жениться на ней.

– И от этого ей, бедной, станет гораздо легче. – Бледная, грустная мамина улыбка обескуражила меня.

– Ты имеешь в виду, что легче не станет…

– Я ничего не имею в виду, – твердо сказала мама, явно желая прекратить разговор. – Но я не хочу, чтобы ты спускался к ней. Пока ситуация не прояснится.

Весь тот вечер мы с мамой старались вести себя как можно тише. В доме тоже было тихо. Наутро мы вышли к десятичасовой мессе. Иногда по воскресеньям мы получали приглашение от мисс Гревилль пообедать вместе с ней. Сегодня, когда мы вернулись из церкви, приглашения не последовало и мисс Гревилль не отправилась в церковь Святого Иуды.

В доме было по-прежнему тихо. Я забыл, что сготовила мама на ланч, потому что на сей раз абсолютно не заметил, что я ем. После этого мама прилегла на час, я сел за свои домашние задания на выходные. В четыре часа я заварил чай. Мы настолько подпали под чары этой неизбывной тишины, что разговаривали чуть ли не шепотом. Я сложил чайную посуду в раковину и все вымыл и вытер, поглядывая на маму. Я видел, что она на грани срыва. Она продолжала тихо, в домашних тапочках, ходить туда-сюда по маленькому коридору, склонив голову набок и все время прислушиваясь.

Затем стемнело, и снова начался дождь. Вдруг, когда я собирался зажечь газовую лампу, в дверь постучали.

Было видно, как мама испугалась. Я, посмотрев на нее, с тревогой спросил:

– Я открою?

Она покачала головой, подошла к двери и сама открыла ее.

Там, в зловещих сумерках, как привидение стояла Кэмпбелл – худая, черная, угловатая. Она выглядела столь же замкнутой и безучастной, как всегда. Ее руки были сложены поверх накрахмаленного фартука.

– Мадам хотела бы вас видеть, – сказала она официально.

– Да, – медленно сказала мама. – Я приду.

– Мадам хочет видеть вас обоих, – сказала Кэмпбелл в той же манере.

Наступила пауза.

– Не уверена, что… – начала мама, поворачиваясь ко мне.

– Все в порядке, мама, – не дал я ей договорить. – Я пойду с тобой.

Ничего героического в моем заявлении не было. Сердце колотилось, в коленях была слабость, но я не хотел быть исключенным из происходящего. Мне и в самом деле казалось, что мисс Гревилль, столкнувшись с такой критической ситуацией, вполне может принять какое-то важное решение относительно моего будущего.

Мама колебалась. Я чувствовал, что ей хотелось задать вопрос Кэмпбелл, чтобы получить хоть какую-то информацию о нынешнем положении дел. Но Кэмпбелл была не из тех, у кого можно спрашивать. Она уже повернула назад. Мы последовали за ней. Возле спальни мисс Гревилль она приостановилась и, всегда корректная, открыла нам дверь.

Мы оказались в большой комнате с двойным окном, выходящим на улицу, но набивные шелковые шторы на нем были задернуты, и горели газовые лампы. Я никогда раньше не был в этой комнате и с любопытством изучил бы обстановку, если бы мое внимание не было сразу приковано к мисс Гревилль. Она сидела за длинным диванным столиком, неодетая, но в халате с бахромой, и писала так усердно, что, когда мы вошли, даже не подняла глаза. Четыре письма, по-видимому, были уже написаны – инстинктивно я посчитал лежащие на столе конверты с приклеенными марками, – и теперь мисс Гревилль занималась пятым. Она казалась спокойной и прекрасно владеющей собой, и, хотя ее волосы были в некотором беспорядке, ее нормальный внешний вид подействовал на меня ободряюще.

– Вот! – воскликнула она наконец, положив ручку. – Простите, что заставила вас ждать.

Она сложила письмо и засунула в конверт, который запечатала, а затем написала на нем адрес и приклеила марку. Собрав все письма, она сделала из них аккуратную стопку и села – спина прямая, взгляд целеустремленный.

– Итак, Грейс, – мягко заметила она, – полагаю, вы видели абзац в «Геральд».

Не было никакого смысла это отрицать, и мама кивнула. Я чувствовал, как она успокаивается, видя столь разумное поведение мисс Гревилль. Никаких признаков безумия, истерики или бреда.